Купец Силин с достоинством пояснил Третьякову, что в одной из частей иконы изображается молитвенное шествие отцов церкви. И среди них имеются редчайшие изображения Алексия, митрополита Московского; Никиты, архиепископа Новгородского; Леонтия, епископа Ростовского, – деятелей, в русской церкви известных, воистину мужей достойных! Это была первая икона, приобретенная Третьяковым, денег он на нее не пожалел. Силин остался доволен, и в дальнейшем Третьяков не раз обращался к нему за советом. Увлечение собиранием древнерусской живописи серьезно его захватило, вызывая удивление со стороны некоторых друзей-художников, только пожимавших плечами и не понимавших, что Третьяков нашел примечательного «в примитивной детской мазне» богомазов. А Третьяков мечтал напасть на след легендарных творений Рублева, и, читая рассказ Лескова «Запечатленный ангел», он не раз устремлялся мыслью в монастырские обители, где скрывались под бездарными поновлениями лучезарные лики гениального мастера. Но об этом Третьяков мог тогда лишь смутно догадываться. Ведь открытие подлинной красоты древней живописи только начиналось. Золотисто-красная ярь икон Новгорода и небесная лазурь икон Москвы таились за чернотой спекшейся олифы, пылью и копотью столетий.
Коллекция икон, составленная Третьяковым, весьма скромна по сравнению с великолепием сегодняшнего отдела древнерусской живописи в галерее, но заслуга Третьякова как одного из зачинателей собирания икон нисколько этим не умаляется.
Третьяков силой своего художественного чутья сумел стать у истоков великого собирательства и сохранения высочайшего искусства древности – иконописи, раньше многих прозорливо увидел ее непреходящие художественные достоинства.
Осенью 1891 года Третьяков с болью в сердце принял решение закрыть галерею для посещения публики. Причины, вынудившие его это сделать, были весьма серьезные.
Во-первых, многочисленные копиисты стали наносить прямую порчу полотнам. Для сверки правильности цвета на копии с подлинником они украдкой накладывали мазок подобранного колера на подлинную картину, и если он совпадал по тону, то смело употребляли его в своей работе. С картины же опять украдкой стирали свой мазок.
Но картины-то от этого портились! Третьяков начал замечать на них красные, желтые, синие, зеленые пятна, и не сразу догадался об их происхождении, а когда узнал, в чем дело, гневу его не было границ. К тому же из разных мест России к Третьякову стали приходить письма, где спрашивалось, не продал ли он из галереи самые известные свои картины, так как видели их продающимися у них в городе и не знают, оригинал это или подделка. Оказалось, что ловкие копиисты снимали копию не только с картины, но и с подписи художника, а потом сбывали несведущим людям за оригинал.
Такие бесчестные поступки некоторых копиистов глубоко оскорбили Третьякова. Из доброго дела дурные люди стали извлекать бесчестным путем себе выгоду. И Третьяков навсегда и всем запретил копировать в залах галереи. А когда вскоре произошли случаи кражи четырех небольших работ – рисунка Боровиковского, этюдов Поленова, В. Маковского и Верещагина, Третьякову не виделось ничего более разумного при таких печальных обстоятельствах, как прекратить доступ публики в галерею вообще: он не имел возможности увеличить штат служащих в галерее, чтобы усилить надзор и охрану.
В галерею теперь пропускали только по специальному разрешению Третьякова или по рекомендательным письмам его близких друзей. Вот полушутливая просьба за свою знакомую Стасова: «Некая дама, отъезжающая сегодня к Вам в Москву, умоляет меня написать Вам, чтоб упросить Вас (если б это было возможно) допустить ее в Вашу галерею, она думает, что быть в Москве и не видать Третьяковскую галерею – то же, что быть в Риме и не видеть папу. Я тоже».
Так продолжалось три года, до 16 мая 1893 года, когда галерея была вновь открыта для всеобщего обозрения после передачи ее в дар городу Москве.
Третьяков не думал при своей жизни дарить галерею городу, хотя всегда считал ее не своей личной собственностью.
В мыслях он рассчитывал оставить ее Москве по завещанию. Однако непредвиденные и трагические обстоятельства изменили первоначальные намерения Третьякова В самый разгар лета 1892 года, в конце июля Третьякова постигло нежданное горе. В Петербурге скоропостижно скончался его брат Сергей. Самый верный помощник и сотрудник его по фирме, Сергей Михайлович, как и брат, всю жизнь страстно любил и собирал произведения искусства. Особенно много собирал он западных мастеров, очень любил французскую школу живописи. В его сравнительно небольшом, но со вкусом подобранном собрании имелись превосходные французские гобелены XVI века, изящнейшие по живописи пейзажи французского пейзажиста Камилла Коро, знаменитая картина французского художника Бастьена Лепажа «Деревенская любовь», картины школы барбизонцев.