Павел и Авель

Морозявкин был совершенно седой. Более того, он ужасно побледнел и осунулся, постарев лет на десять. Черты лица его иссохли как у египетской мумии. Граф, оправившись от первого шока, начал трясти его и хлестать по щекам, а затем даже влил ему в горло несколько капель вина из бутылки, которая к счастью стояла неподалеку. Через несколько глотков Вольдемар уже самостоятельно вцепился в бутылку высохшей рукой.

– Где я? Что со мной? – прошамкал он дребезжащим старческим голосом.

– Вольдемар! – срывающимся голосом возопил граф. – Что с тобою случилось!? Ты что-нибудь помнишь? Почему ты не вылезал? Как ты вообще попал сюда?

– Не помню…

– Ты что-то хотел мне сказать? Там на балу? Помнишь?

– Не помню… все стерлось…

– Вспомни! Постарайся! Это связано с Черным бароном, да?

При последних словах Морозявкин вскрикнул и потерял сознание. Перенеся на кровать, граф Г. снова отхлестал его по полуистлевшим щекам, набрал в рот вина и брызнул Морозявкину в лицо. Когда тот очнулся, граф выдохнул, перебрался на середину комнаты, скрестил руки на груди и задумался. Через некоторое время он решительным шагом вышел приказать седлать лошадей и найти Лизу Лесистратову.

Найдя ее, он объяснил, что медлить нельзя ни минуты, что с Вольдемаром случилось какое-то несчастье и что надо одеваться и скакать в монастырь к пророку немедля, с тем чтобы по возвращении снова скакать, но уже за границу. Обычно упрямая, мамзель Лесистратова на сей раз довольно легко вняла настойчивым объяснениям, и потратила на одевание и сборы всего лишь час времени, что для дамы в ту эпоху означало прямо одеться по пожарной тревоге, так что уже вскоре они бок о бок скакали по серым петербургским улицам. Добравшись на вспененных лошадях до монастыря, они почтительнейше испросили аудиенции у епископа и через кратчайшее время очутились в скромной келье новопостриженного иеромонаха Авеля.

Однако пророк принял их на этот раз совсем неласково. Наконец приняв долгожданный постриг, он решил, что цари земные более уже не могут ему дать ничего.

– Зачем пожаловали? – осведомился он сварливым голосом. Я все уж выложил, что знал…. сухой я и выжатый, аки пустая березка после весны…

– Мы… Василий… видишь ли тут дело какое… – забормотал граф с невесть откуда взявшимся и совершенно несвойственным ему смущением..

– Знаю, знаю, все мне ведомо, провидцу… поперли бумажки-то, расхитили? – пророк захихикал в нечесаную бороду.

– Ну да… и…. – продолжил было мямлить граф.

– И хотите чтоб я помог их найти, да? Шиш вам! – перебил монах злобно сверкнув очами.

– Нет, не найти. Мы и сами найдем. А может ты Василий, сын Васильев, еще раз нам все перепишешь? – более смелая Лиза пришла на помощь графу Михайле.

– Вот еще! По указке работать не желаю, хоть бы и царской… Никак сие новозможно. Нереально, однозначно. – безапелляционно заявил Васильев сын, проигнорировал Лизаветину смелость.

– Ну ради нас! Александр Борисович просили, лично-с… – с удвоенной силой заканючил немного освоившийся граф, и как-то неловко скособочившись поклонился.

– Ну разве что… Бог с вами, уж напоследок-то попробую…. сейчас, сейчас… – сменил гнев на милость несколько опешивший пророк.

Он уселся в позу мыслителя, которую вряд ли где ранее видел, и закатил глаза. Присутствующие почтительно замолчали. Затаив дыхание, граф Г. и Лиза Лесистратова смотрели на попытку Василия вот так, по заказу почтеннейшей публики, услышать божие откровение и ангелов господних. Однако их ждало разочарование. Правда монах Авель трясся как припадочный и закатывал глаза, но его бессвязное бормотание не проясняло картину грядущего. Удалось разобрать только отдельные странные возгласы «Главное нАчать, и процесс пошел! Вот ведь какая загогулина получается, понимаешь! Ведите себя прилично! И ручку отдайте!», причем произносил их Авель почему-то разными голосами, и иногда путал ударения. От напряжения у графа Михайлы заболели уши. Лиза же все спешно записывала в особый блокнотик, отчаянно скрипя и брызгая гусиным пером, а перечтя тихо засмеялась.

– Василий, голубчик, что это? Что сие значит? – уточнила она.

– Это цари грядущего так будут говорить…. Откровение из будущих веков… – пояснил Василий, опамятовавшись и утирая лоб грязным платком.

– Цари? Да полно тебе, у нас в губернии так и крестьяне не говорят! – Граф Г. сильно разгневался. – Скажи ясно – можешь ты вновь бумаги тайные записать?

– Я уж сказывал, а для зело одаренных графьев и князьев повторюсь – не могу-с! Ясно ли, сударь мой? Нет, и не просите! Я как чистый листок, не помню более ни строчки! Написал на бумаге да и позабыл все тут же… Пока не будет мне нового откровения – не могу, – пророк насупился и повалился на узкую кровать кельи, давая понять, что прием окончен.

– А когда ж оно будет, новое откровение-то? – Лиза была настойчива.