Павел I

Когда Петр умер, ей шел шестнадцатый год, когда умерла Екатерина – осьмнадцатый. Отец хотел ее выдать замуж за Людовика XV-го, французского короля, но во Франции на сей счет были иные виды, и Елисавета осталась в Петербурге. Ее еще не раз сватали, но она-таки осталась блаженствовать своим незамужеством – свободная от бремени власти, не обязанная никому рожать наследников и пользуясь тем даром, который для женщины любого сословия и возраста всегда остается выше других благ земных, – красотой. Прибавим к сему веселый нрав, живость движений, очарование кокетства, отменное здоровье – и вот портрет первенствующей прелестницы России, располагающей полной волей блистать, быть в перекрестке взглядов придворной молодежи и могущей выбирать любого из них без оглядки на общее мнение.

Впрочем, при Анне Иоанновне ей приходилось делать другие оглядки: за ней внимательно присматривали, опасаясь, что вдруг среди развлечений молодости в ней проснется желание получить корону отца. Желание проснулось сразу после ареста Бирона.

Дело было так:

В Швеции давно хотели вернуть финляндские земли, отошедшие к России по Ништадтскому миру 1721-го года. А во Франции очень были недовольны русскими союзами с Австрией и Англией – вечными французскими врагинями. Строго говоря, и в Стокгольме, и в Париже были вообще недовольны присутствием России на восточном краю Европы. Лучшим решением всех вопросов было бы, конечно, возвращение московитов куда-нибудь на их прародину – к Уральским горам, в Азию, в Сибирь. Но этот способ мало подходил к политическому моменту: ни в России никто не собирался возвращаться назад, ни у Европы не было такого количества военной силы, чтобы обратить ее вспять. За невозможностью решить вопрос кардинально пришлось обойтись полумерами: готовить переворот против Брауншвейгской фамилии в пользу цесаревны Елисаветы.

Для того шведский и французский посланники в Петербурге Нолькен и Шетарди не жалели ни ласковых рацей, ни денежных посулов.

Цесаревна часто виделась с обоими посланниками или, если не виделась, то сносилась с ними чрез своего лекаря Лестока: она жаловалась на утеснения, доставляемые ей Брауншвейгской фамилией, говорила, что гвардейцы готовы за нее умереть, лишь дай знак, но что их ревность следует подпитывать и не скупиться дарить им по праздникам хоть по рублю, а праздников в России много, и посему денег тоже надо много. Посланники утешали цесаревну, обещали добыть еще больше у своих правительств и торопили.

Гвардейцы действительно не прочь были сделать ее императрицей. У многих из них она крестила детей, и они величали ее кумой (Сб. РИО. Т. 92. С. 232). Иной раз они говорили ей: «Матушка! Мы все готовы и только ждем твоих приказаний, что наконец велишь нам» (Соловьев. Кн. XI. С. 100).

Но Елисавета медлила, отвечала, что еще не время и просила молчать.

Нолькен и Шетарди пугали ее, говоря, что сестрица Анна Леопольдовна велит запереть ее в монастырь. От слова «монастырь» красавица плакала, но как взяться за дело, решить не умела.

Тогда Нолькен и Шетарди договорились с Елисаветой так: Франция дает немножко денег Швеции, а Швеция начинает против России маленькую победоносную войну, по окончании которой Елисавета занимает отцовский престол. За то Елисавета обещала установить с Францией и Швецией нежный мир, отказаться от союзов с Австрией и Англией и проч., и проч., и проч.

До наших земель шведы в ту войну не дошли. Еще пока они двигались по Финляндии в нашу сторону, их остановили: 23-го августа после боя под Вильманстрандом шведы отступили, и ждать их в Петербурге на зимние квартиры не приходилось.

О том, что Елисавета при помощи иностранных советчиков может содеять недоброе для Брауншвейгской фамилии, знали все, кому по долгу службы надлежит знать подобные вещи. За ней прислеживали, но мер особенных не принимали: надеялись, все само собой как-нибудь разойдется. Елисавета тоже продолжала бездействовать. Летописец говорит про нее: «У нее было множество приверженцев, за нее была гвардия, и, однако, не было человека, который бы стал во главе движения, сделал бы для нее, во имя ее то, что сделал Миних для Анны Леопольдовны. Елисавета должна была сама начать дело, сама вести солдат: легко понять, как ей трудно было на это решиться, как она должна была медлить и ждать, не начнут ли другие» (Соловьев. Кн. XI. С. 118). Для погубления Брауншвейгской фамилии требовался исключительный повод – такой, чтоб цесаревна поняла: если она станет ждать еще час – завтра ее постригут в дальнем монастыре. Повод дала сама Анна Леопольдовна.

23-го ноября на куртаге она подозвала сестрицу и сказала:

– Что это, матушка, слышала я, будто ваше высочество имеете корреспонденцию с армиею неприятельскою и будто ваш доктор ездит к французскому посланнику. Советуют мне немедленно арестовать лекаря Лестока, я всем этим слухам о вас не верю, но надеюсь, что если Лесток окажется виноватым, то вы не рассердитесь, когда его задержат.