«Его императорское величество, – сказано было в начале конвенции, – с одной стороны, соизволяя изъявить знаменитому мальтийскому ордену своё благоволение, внимание и уважение и тем обеспечить и распространить в областях своих заведение сего ордена, существующее уже в Польше и особливо в присоединённых ныне к российской державе областях польских, и желая также доставить собственным своим подданным, кои могут быть приняты в знаменитый мальтийский орден, все выгоды и почести, из сего проистекающие; с другой стороны, славный мальтийский орден и „Его преимущество“ гроссмейстер, зная всю цену благоволения его императорского величества к ним, важность и пользу такого заведения в Российской империи и желая, со своей стороны, соответствовать мудрым и благотворительным распоряжениям его императорского величества всеми средствами и податливостью, совместными с установлениями и законами ордена, с общего согласия между высоко-договаривающимися сторонами условились об установлении сего ордена в России».
На первый раз великое приорство ордена устанавливалось только для лиц римско-католического исповедания и им дозволено было учреждать родовые командорства, «по коим бы всё римско-католическое дворянство Российской империи, даже те, кои по своим обстоятельствам не могут прямо вступить в обязанности статутов, участвовали бы в отличиях, почестях и преимуществах, присвоенных сему знаменитому ордену».
Взамен доходов, следовавших ордену с «острожской ординации», условлено было отпускать из государственного казначейства 300 000 злотых, считая злотый не по 15, а по 25 копеек. В России должно быть устроено великое приорство и десять командорств, с присвоенными им ежегодными денежными доходами. Высшее наблюдение за великим приорством было предоставлено гроссмейстеру мальтийского ордена и его полномочному министру, находящемуся при петербургском дворе, а все важные вопросы, относящиеся к русскому приорству, должны быть разрешаемы на Мальте или гроссмейстером, или орденским капитулом. Император в ограничение прав ордена потребовал только одного, а именно – чтобы сан великого приора, равно как и командорства, от него зависящие, не должны быть жалуемы ни под каким видом кому-либо иному, кроме подданных его величества.
В конце этой конвенции, столь выгодной для ордена, сказано было, что «его величество и его преимущество убеждены в важности и пользе миссии мальтийского ордена долженствующей иметь постоянное пребывание в России, для облегчения и сохранения беспосредственных сношений между обоюдными их областями и для тщательного наблюдения всех подробностей сего нового заведения». Представителем этой миссии, к радости влюблённой Скавронской, был назначен граф Литта, страсть которого к красавице-вдовушке возбуждала уже толки в высшем петербургском обществе. Все находили, что эта пара могла бы быть прекрасной супружеской четой, а между тем известно было, что брак их не мог состояться вследствие рыцарского обета, данного графом Литтою, и от которого, как казалось, он не решится отступить, действуя с таким усердием в пользу ордена.
IX
– Я желал побеседовать с вами, господин бальи, о делах ордена один на один и притом с полною откровенностию с обеих сторон, – сказал по-французски император графу Литте, вошедшему в его кабинет после обычного доклада. – Что сообщите вы мне как лицо, уполномоченное от ордена?.. – добавил государь, запирая на ключ двери кабинета.
– Я должен почтительнейше доложить вашему императорскому величеству, что положение дел нашего ордена чрезвычайно печально и что помощь, которую окажете державному ордену вы, государь, составляет единственную надежду мальтийских рыцарей, – отвечал с глубоким поклоном Литта.
– Прошу вас садиться, – проговорил приветливо Павел и вместе с тем повелительным движением руки указал Литте на стул, поставленный у столика, за которым государь обыкновенно принимал доклады своих министров. – Я довольно хорошо знаю историю вашего ордена и вполне сочувствую его высоким целям. Надеюсь, что я отчасти уже доказал это, – говорил император, садясь у столика напротив Литты.
– В таком благородном сердце, как ваше, государь, учреждение это не может вызывать к себе иного чувства, кроме сострадания. В течение семи веков боевой славы наш орден был оплотом христианства против завоевательных стремлений неверных, но теперь, когда другие враги христианства, из среды его же самого, расшатали и подорвали все его основы, нашему ордену страшны не поклонники Магомета, сломленные окончательно силою русского оружия, но бывшие поклонники Христа. Всё, что зиждется на началах христианского учения, ныне разрушается; всё, что носит на себе печать священной старины, подвергается позору и уничтожению…