Павел Филонов: реальность и мифы

Однажды из Москвы приехал журналист Ч., имея солидную рекомендацию, он попросил разрешения познакомиться с работами Филонова. Мы, сестра и я, согласились встретиться с ним. Он был у нас, все осмотрел очень внимательно, очень благодарил и уехал. Не помню когда, но нескоро он приехал вновь из Москвы, пришел снова к нам, уже не один. Уходя после просмотра, прощаясь с нами, он сказал: «Как жаль, что уже нет „Пира королей“». Я удивилась этому «уже» и сказала, что «Пир королей» здесь, у нас, но он накатан на вал, а потому показать его не могу. Я указала на вал, который стоял за портьерой. Он посмотрел на меня такими глазами, что можно было легко понять, что он не только не верит моим словам, но подозревает, что исчезновение произошло не без нашего участия.

После их ухода мне стало как-то не по себе. Картины из музея мы взяли без описи, как и сдали. Почему и как это произошло, я уже сказала выше. И я сказала сестре: «А вдруг, действительно, „Пира королей“ нет?» «Ведь не мог же он так уверенно сказать, что „Пира“ нет, не зная чего-то, чего мы с тобой не знаем». Эту ночь я не могла заснуть, да и потом очень долго эта мысль не давала мне покоя, а проверить нельзя никак. Развернуть вал в нашей комнате невозможно. Да если бы размеры комнаты и позволили, мы никогда не решились бы на это. Оставалось только ждать, когда все работы отвезут в музей и там раскроют вал. Работу эту брат очень ценил, и вдруг ее нет, исчезла. Когда, каким образом? И вот этот долгожданный день наступил. В эти годы у нас часто бывал московский искусствовед Н. И. Харджиев. Я все рассказала ему и попросила его быть со мною в музее при сдаче работ. Он согласился и, улыбаясь, спросил: «В качестве понятого?» На валу, как я уже говорила, была накатана 21 работа. «Пир королей» лежал, как оказалось, 20-ым. Что я пережила за эти минуты, да и не минуты, т. к. осмотр был мучительно длинный. 19 работ надо было осмотреть, промерить, отметить все обнаруженные дефекты.

Если бы меня спросили, какие это были работы, — скажу честно, не знаю, не видела, хотя очень напряженно смотрела. Но когда после 19-ой работы показался «Пир королей», радости моей не было границ!

Последней, двадцать первой работой была «Формула весны». Ее размер 250 x 280. Картина эта просто потрясла меня. Это что-то непередаваемо прекрасное. Как хочется мне проверить мое тогдашнее впечатление, а оно граничило с изумлением перед этой массой красок, света, воздуха, даже звуков! Проверить, действительно ли она так хороша или показалась мне такою после того, как я увидела «Пир королей» существующим, не пропавшим, невредимым. После того, как огромная тяжесть свалилась с моих бедных плеч. Это была последняя, окончательная сдача работ в Русский музей. Место, которое они занимали, опустело…

Первые дни я не могла входить в эту комнату.

Такое же чувство испытала я, когда 28 января 1965 года из этой комнаты вынесли тело умершей сестры Марии Николаевны, и я осталась одна. Одна…

3-его декабря 1965 г. исполнилось 25 лет со дня смерти брата. В этот день я получила письмо от московского художника искусствоведа Игоря Лаврова и от ученика брата Ю. Кржановского ^[351]. Говорить ли, как тронули меня оба эти письма, полные уважения, надежд на будущее, будто бы скорое признание брата. Пришла и телеграмма от московских художников-монументалистов за 12-ю подписями.

А также я получила очень неприятное письмо от Б. И. Гурвича. На протяжении двух лет второе неприятное. Время, выбранное для присылки, — более чем неудачное. Я была готова прекратить всякое общение с ним. Но, подумав, не решилась на этот шаг.

Выход в свет чехословацкой монографии брата — его заслуга… Переоценить это трудно. И все же… А пока я волновалась, как мне поступить, он, не дождавшись моего ответа, позвонил мне по телефону и сказал, что хворал, на что я сказала: «Видимо, присланное вами письмо — результат вашей болезни?»

Мне надо было поговорить с ним о желании Алма-Атинской картинной гал[ереи] приобрести работы брата. Узнав об этом, он в тот же день пришел.

Он очень нетерпим. С ним трудно.

Моей заветной мечтой было — дожить, дождаться выставки брата в Москве и Ленинграде. И вот сейчас, когда я пишу эти строки, я могу сказать, что все это исполнилось: были выставки в Новосибирске в Академгородке, вечер в Ленинграде и выставка в Москве. <…>