— Что ж, оправданно. Могло быть и хуже. По крайней мере, его голова не треснула, как арбуз.
— Впредь я буду осторожнее, хозяин.
Мы направились домой, экипаж решили не брать и некоторое время шли молча.
— Это напомнило мне кое-что, — вдруг сказала моя спутница. — Помните, на приеме у тани л’Вэйн, когда мы уже уходили, вы сказали старшему тану л’Зорназа, что никогда бы не посмели причинить вред его сыну?
— Да.
— Вы не пытались действительно отравить его, разыграли роль. Вы хороший тэнкрис, тан л’Мориа, но… простите мне эту дерзость, я не замечала за вами излишней мягкосердечности. Почему вы проявили милосердие?
Я несколько стушевался.
— При желании, милая тани, вы сможете занять мое рабочее место, у вас неплохие задатки в области логики.
— Благодарю. Вы цените жизнь сородичей, даже несмотря на то, как они холодны к вам. Вы намного лучше, чем пытаетесь казаться, тан л’Мориа.
Я совершил ошибку, желая скрыть все мыслимые и немыслимые слабости, я закрылся щитом презрительного пренебрежения, заявив:
— Его благородное происхождение — ничто! И не таких родовитых я отправлял к Силане! Дело в семье л’Зорназа…
Ошибка допущена, а внезапное молчание подлило масла в огонь.
— Вас что-то связывает с этим семейством? Тан л’Мориа? Светлый рыцарь не вправе лгать своей даме сердца.
Некоторое время я еще потянул с ответом, но для Аноис это внезапное «расследование» оказалось чрезвычайно интересным и увлекательным, так что она не ослабила хватку.
— Милая тани, если вы вынудите меня отвечать, боюсь, этот день окажется безнадежно испорчен. А ведь мы сегодня поучаствовали в разгроме целой трибуны!
— Не уводите разговор в иное русло, я заинтересованна. Л’Зорназа оказали вам какую-то услугу?
— Скорее я провинился перед ними. Ошибка, которую я признаю. Столица постоянно приписывает мне всевозможные грехи, и обычно я не обращаю на это внимания, но не в этот раз. Я сильно провинился перед домом л’Зорназа. Но я не мог иначе.
Мы прошлись по Кондитерскому переулку, заполненному теплым запахом сладостей, привезенных к нам из половины стран современного мира. Успев немного подмерзнуть, мы зашли в крошечную сладкую кухню, в которой помимо прилавка имелись два столика. Нам подали какао с хрустящими рожками и леденцами в виде морских ракушек.
— Вы сладкоежка, тан л’Мориа.
— Это помогает мне думать. Вы можете звать меня по имени. С некоторых пор «тан л’Мориа» из ваших уст меня ранит.
— Хорошо, Бриан.
Она хихикнула, смущенно прикрывая рот.
— Краем уха я слышала однажды… имя Балитвейнэ л’Зорназа. Дамы не знали, что я рядом. Я заметила, что они о многом не говорят в моем присутствии. Особенно о вас, и когда рядом тани л’Мориа. Ее…
— Боятся.
— И чтят. Балитвейнэ л’Зорназа.
— Супруга Огарэна, мать Ториуна и Микара. Бывшая супруга и мать. После бракоразводного процесса сыновья прилюдно отказались от нее.
— И виной тому стали вы.
— Да. До сих пор удивляюсь, почему Огарэн не попытался подослать ко мне убийц. На дуэли у меня было бы больше шансов, но никто не осудил бы его, если бы тан л’Мориа однажды утром проснулся мертвым.
Я немного привираю, ибо знаю, что столичные убийцы не принимают контрактов на мою голову. Им хватило пяти неудачных попыток, чтобы понять — пока рядом Себастина, я неуязвим.
— Это случилось не так давно. Я только-только занял кресло Паука, обойдя могущественного и влиятельного аристократа и…
— Тана Огарэна л’Зорназа.
— Да, его, яркого лидера партии монодоминантов, богача, флотского офицера с боевым опытом, хитрого политика. Это была пощечина, которой я насладился сполна. Первое время я с удовольствием был на виду, дразнил свет появлениями на приемах, балах. Меня не хотели звать, но верховного дознавателя боялись. Не имея влиятельных друзей, я начал руководить контрразведкой. Вы понимаете, что это значит, та…
— Аноис, Бриан, пожалуйста. Нет, я не понимаю.
Я улыбнулся: