Пацифист. Берта

Заснеженный стадион был идеально ровный, точно застеленный белой скатертью стол. На скамейках, как и всюду, лежал снег, и Оксана, прежде чем сесть, смахнула его варежкой. Жене показалось, что это то самое место, где они сидели втроем теплым летним вечером.

- Почему ты не приходил в село?

- А ты меня ждала? - спросил Женя.

- Ждала,- ответила Оксана, глядя ему в глаза.

- Вот я и пришел.

Он наклонился к ней, обнял рукой за плечо.

Она отстранилась:

- Не надо, увидят.

- Кто увидит? - удивился Женя, оглянувшись.

Кругом не было ни души. Ранние сумерки подсинили снег, вокруг было тихо-тихо, лишь слышно, как бьет над головой мерзлая ветка о ветку.

- Послушай…- он собрался с духом и спросил то, что давно вертелось на языке: - Что у тебя с Капустиным было?

- С Юрой? - она усмехнулась, а ему стало неприятно оттого, что назвала лейтенанта по имени: значит, было!

«Ревную, что ли, черт подери?»

- Ничего не было,- сказала, опустив голову, Оксана.- Провожал несколько раз домой. Он добрый и никогда себе этого не позволял.

- Чего этого?

Она засмеялась.

- Ну, не обнимался никогда.

«Не обнимался… Ну вот, приплыли в пансион благородных девиц! Да что такое обниматься или не обниматься?» Мысли были плохие, злые, хотелось их прогнать. Оксана ведь ни в чем перед ним не виновата.

- Командир добрым не должен быть,- сказал Миляев.- На то он и командир, чтобы не жалеть, а беречь солдата. Это командирская логика.

Оксана не ответила, прикоснулась варежкой к его щеке, и он вздрогнул от неожиданности.

- Ты злишься.

- Я?

- Ты, ты, я же вижу!

Оксана больше ничего не сказала, поднялась, отряхнула снег с шубы, зябко повела плечами.

- Холодно.

Он тоже поднялся.

- Идем, посидим где-нибудь в кафе или…

Оксана рассмеялась звонко, и смех ее полетел над заснеженным стадионом.

- В кафе… Это тебе не Москва. А в нашу чайную лучше не заходить, закрыли бы ее совсем. Идем ко мне домой.

Она увидела, что он колеблется,- это действительно не Москва. Заходить парню в чужую хату, где дедка, бабка, родители? Здесь ко всему относятся серьезно.

- Идем, не бойся. У меня отдельная комната. Не съедят же тебя. Посидим, музыку послушаем.

Он согласился:

- Идем. Будем слушать музыку.

…Поднявшись на крыльцо веранды, Оксана смахнула веником снег с сапожек, потом, улыбнувшись, обмела и ботинки Жени.

- Не робей! Мама, наверное, в сарае корову доит, а в доме только брат. Отец сегодня в пожарной дежурит.

- А дедушка с бабушкой?

- Они на другой половине живут,-успокоила Оксана.

Они повесили шубу и шинель на вешалку, разулись и прошли в просторную гостиную. В кресле у телевизора сидел Степка и грыз тыквенные семечки.

- Марш уроки учить! - сказала ему сестра, а тот, увидев солдата, от удивления чуть не поперхнулся семечкой.

- 3-здрасьте,- только и сказал.

- Привет! - Женя протянул ему руку.

Мальчишка вертел головой, ничего не понимая. Оксана провела Женю в свою комнату, включила свет и закрыла за собой дверь.

В комнате было аккуратно прибрано. У окна стоял письменный стол, над ним, на стене, висели фотографии артистов, большой плакат с изображением Аллы Пугачевой и чуть поменьше - с Валерием Леонтьевым, а еще дальше, посередине стены, Женя увидел портрет Оксаны - знакомые ямочки на щеках, аккуратную школьную прическу с челкой на лбу. Портрет был выполнен пастелью, и техника показалась знакомой (ребрышками мелков, плоскостями слепленная форма). Что-то даже очень знакомое…

Оксана перехватила его взгляд, объяснила:

- Это в тот раз, когда в Москву с классом ездила. Меня на Арбате художник нарисовал. Длинноволосый такой, нескладный…

Миляев уже не слушал ее, подошел поближе, скользнул взглядом в угол портрета и обомлел: там стояли инициалы «Е. М.», отчего сразу запершило в горле, он кашлянул, оглянулся. Вот где впервые он ее увидел!

Но это невероятно! Это возможно лишь теоретически!

Женя стал лихорадочно копаться в памяти. Когда же это было? Как же он мог не заметить, что прекраснее девушки нет на целом свете - тоже мне художник! И деньги, наверное, сорвал немалые, ведь меньше десятки не брал…

- Ты почему покраснел?

- Жарко.

Она подошла к окну, приоткрыла форточку.

- Ты садись на диван, а я сейчас чаю принесу. Или молока?

- Нет-нет,- махнул он категорично рукой, будто она снова заказывала у него портрет. Но потом добавил: - Чаю.

Он очень хотел, чтобы она поскорее вышла, так необходимо было побыть одному хоть минуту, хоть секунду. Как там говорил Эрих Мария Ремарк - случайностей не бывает только в литературе, а в жизни их полно.