Пациент скорее жив

– Но… разве не за тем мы здесь, Ильяс Ахатович? У нас профессия такая – им помогать.

– Ты знаешь старую легенду про лекаря и смерть?

Смутно припомнила, что, кажется, когда-то читала эту сказку Дэну, но никак не могла понять, к чему клонит Урманчеев.

– Так вот, Анна, – говорил между тем психоаналитик, – один Лекарь заключил, так сказать, сделку со Смертью. Она обещала ему невероятные целительские способности, но только в том случае, если он будет уважать ее и не станет переходить ей дорогу. Условие было таким: если Смерть сидит в ногах у больного, то Лекарь может его лечить, но уж если она расположилась в изголовье кровати, то ему следует опустить руки и забыть о попытках…

Урманчеев отвернулся от окна. Теперь он стоял спиной к свету, весь в лучах заката, а странный предмет в его руке медленно раскачивался, расплываясь перед моим взором, словно я смотрела прямо на ярко горящий фонарь во время проливного дождя.

– И все шло хорошо, – раздавался у меня в ушах мягкий, вкрадчивый голос, – пока Лекарь не переходил границ и выказывал Смерти должное почтение. Но потом он внезапно возомнил себя богом, решил, что не существует такой болезни, которую он не смог бы вылечить, и забыл о том, кому обязан своим даром. Однажды Лекарь вошел в дом больного, а Смерть сидела в головах кровати больного, всем своим видом показывая, что ему здесь делать нечего. Но Лекарь не обратил на это внимания и принялся за лечение. Смерть не стала спорить и ушла, пациент был спасен. Однако Лекарь, заключая договор, не заметил маленький пунктик, гласивший, что нарушение условий повлечет за собой тяжкие последствия…

В изложении Урманчеева история выглядела как-то иначе – Лекарь представал чуть ли не злодеем, нарушившим договор ради собственных низменных целей. Я же точно помнила, что в сказке речь шла о девушке, в которую был влюблен Лекарь, а потому он не мог позволить Смерти забрать ее, вот и решился нарушить «контракт», хотя и знал, что со Смертью шутить нельзя. В результате, та забрала Лекаря в обмен на любимую. По-моему, дело обстояло именно так! Однако мне было совершенно непонятно, к чему Урманчееву вдруг вздумалось попотчевать меня старинной легендой вместо того, чтобы перейти прямо к делу и либо рассказать о неизвестной жалобщице, либо уж попытаться облапать, получив, правда, взамен по морде…

Я моргнула и почувствовала, как туман в голове рассеивается.

– Пей кофе, Анюта, – сказал Урманчеев, дружелюбно улыбаясь. – По-моему, он уже совсем остыл.

Взяв чашку в руки и сделав глоток, я едва не выплюнула ее содержимое обратно: кофе был таким холодным, что вкус его сделался прямо-таки отвратительным. Как такое могло произойти, если Урманчеев налил его всего несколько минут назад?

– Ну вот, я же говорил… – удрученно покачал головой психоаналитик. – Сейчас сварим еще порцию!

Он так и сделал. Мы попили кофе, минут десять поболтали о работе и пациентах.

– Ну, – сказал Урманчеев, – спасибо тебе за визит. Надеюсь, наши встречи войдут в добрую привычку.

Оказавшись за дверью, я почувствовала себя глупо. Мне не давала покоя одна мысль: я что-то упустила, что-то очень важное, и никак не могу об этом вспомнить. Мой взгляд упал за окно: уже стемнело, и на служебной автомобильной стоянке горели фонари. Как же так? Ведь я вошла к психоаналитику ровно в семь! Взглянув на часы, я едва не рухнула: они показывали полдесятого. Что, черт возьми, я делала в кабинете Урманчеева два с половиной часа?

Я стала судорожно вспоминать предмет нашего разговора, но кроме дурацкой сказки про Лекаря и Смерть не смогла припомнить ни слова.

* * *

Уже дома, забравшись под одеяло, я долго пыталась сосредоточиться и все же вспомнить, о чем мы с Урманчеевым говорили так долго, но заснула. Мне приснился странный сон.

Я вошла в палату к Полине Игнатьевне. Там стояла только одна кровать, но меня это почему-то не удивило. Вокруг клубился туман – совсем как в плохих фильмах ужасов, когда пугать-то, собственно, нечем, но надо хоть как-то нагнать страху. Полина Игнатьевна, маленькая и сморщенная, лежала на кровати, устремив на меня умоляющий взгляд. Кто-то сидел у нее в изголовье, странная фигура, закутанная в серый плащ с капюшоном, скрывающим лицо. Эта фигура держала в руках бокал с коньяком, а в воздухе чувствовался аромат жареных кофейных зерен.

Фигура пошевелилась.