– Иногда получаются. Но и те чаще всего быстро мрут. Зато выжившие живут намного дольше людей. Даже не знаю насколько. Потому химер еще на свете хватает.
Он захохотал, пустил коня в галоп. Ну не может человек долго вести мудрые и возвышенные беседы…
Я догнал, поравнялся с его конем и спросил:
– Слушай, а как насчет животных? Зверей всяких?
Он пожал плечами.
– Если корова или коза какая вдруг выбежит из сарая во время трех лун, хозяин ее тут же режет, чтобы хоть мясо не пропадало. А лесные… просто не знаю.
Я покосился в сторону далекого леса, темный и страшноватый, несмотря на солнечный день, а когда в такой въедешь, конь отказывается идти через завалы в вечный сумрак, даже в ночь, что царит в глубинах.
– Если люди превращаются в невесть что, – проговорил я, – то и звери наверняка… Как-то неуютно теперь даже смотреть в ту сторону.
– Химер бояться, – сказал он беспечно, – вроде бы и не жить? Чародей Ярвуд вообще в таком лесу жил. И радовался.
– Урод, – сказал я.
– Кто не урод, – ответил он, – тот неинтересен. Он был великий чародей! Только его рукописи до сего дня так и не удалось расшифровать и прочесть…
Я сказал решительно:
– Бред какой-то. Я вот не верю ни в какие зашифрованные рукописи! Это сказки выживших из ума старух и всяких жуликов.
– Почему?
– А какой смысл, – спросил я, – зашифровывать?.. Чтобы никто не прочел?..
– Чтоб пользоваться только самому!
– Согласен, – ответил я, – а дальше? После смерти?.. Какой маг захочет, чтобы его достижения были забыты? Любой возжелает, чтобы ученики продолжили его открытие, развили, усовершенствовали, назвали его именем королевство или весь континент!
Он посмотрел с интересом.
– Правда?
– А что, – спросил я, – нет?..
Он покачал головой, не сводя с меня пристального взгляда.
– Странный ты какой-то. То последняя свинья, то о людях заботишься. Конечно, если это тебе ничего не стоит, ха-ха!.. Но с таких, как мы, и это уже что-то?
Я буркнул:
– О людях забочусь как бы о роде человеческом! А все отдельные особи пусть хоть сейчас передохнут.
– Обо всем человечестве заботиться удобнее, – согласился он. – Вроде бы ничего и не делаешь, а заботишься. Верно?
Двое всадников на хороших конях и с большими вьюками на запасных лошадях, тоже молодых и сильных – это не бедные крестьяне, так что едва мы отъехали от города не больше десяти миль, как я ощутил справа от дороги, где густые заросли кустов, странный такой холодок, словно там за ними небольшой ледник.
– Хорошее место для засады, – сказал я и неспешно вытащил пистолет. – Как думаешь?
– Хорошее, – согласился он и так же неторопливо и картинно начал извлекать из ножен меч. – Чувствуешь, да?
– Просто трушу, – ответил я. – Я демократ, а для демократа и гуманиста трусить – признак высокого социального развития.
Кусты распахнулись, на дорогу разом высыпало четверо оборванных и страшных мужиков с перекошенными злобой мордами. И хотя знаю насчет приема устрашения, им не наши жизни нужны, а кошельки, вьюки и кони, но сердце в страхе замерло, а пистолет в моей руке дернулся в отдаче как раз в момент, когда вожак раскрыл рот для грозного: «Кошелек или жизнь!»
Фицрой поднял коня на дыбки, развернул на двух ногах и бросил на троих таких же грозных и отвратительных позади вожака. Меч его страшно сверкнул в воздухе. Ближайший разбойник не успел завалиться с разрубленной головой, как сверкающее лезвие начисто снесло голову его соседу.
Я стрелял и стрелял, а когда вслед за вожаком на дорогу рухнули и трое его соратников, торопливо обернулся к Фицрою. Тот галопом гнал коня за последним, что вовремя сообразил и ринулся бежать, но ума не хватило ринуться в заросли, а в панике понесся по дороге.
Где-то на десятом шаге над головой обезумевшего от ужаса дурака раздались конский храп и торжествующий голос всадника, а затем острая сталь с хрустом рассекла череп.
Фицрой наклонился с седла и вытер клинок о спину убитого. Когда разогнулся и бросил меч в ножны, лицо его сияло отвагой и довольством.
– Поровну!
– Чего?
– Ты троих, – пояснил он, – я троих. Меч не уступает магии!
– Даже превосходит, – подтвердил я. – Ты что там смотришь?
Он, наклонившись с седла, осмотрел сперва тех, которых убил, потом сраженных мною.
– Эх, оборванцы… Если у них что-то и есть, то далеко в лесу.
– Да ладно тебе, – сказал я. – Поехали.
– Люблю трофеи, – признался он. Подумал, добавил со вздохом: – Хотя, если бы с каждого брал хоть щепочку, за мной везли бы обозы строевого леса. А зачем он мне?
– Корабли строить, – пояснил я солидно. – Ладно, поехали!
Мы пустили коней рысью, я старался дышать ровно и говорить ровно, все еще немножко потряхивает. Неужели все, тот же Фицрой, в самом деле убивают спокойно или же просто делают вид, что им нипочем, а на самом деле их тоже трясет?
Фицрой после долгой паузы поинтересовался:
– Ты видел большие корабли?..
– Конечно, – ответил я и посмотрел на него в изумлении. – А ты?
Он покачал головой.
– Видел, конечно. Но, думаю, должны быть и больше. Все-таки эти плавают по рекам и озерам, а если в море?
Я пробормотал: