Патент 119

Кончиком влажной соломинки Эйо написал на поверхности мраморного стола цифру.

— 30.

Дюран зачеркнул цифру, написанную Эйо, и вывел соломинкой сверху:

— 10.

— Включая сведения о Донате, — пояснил журналист.

— Только из уважения к вашему таланту, Дюран, — сказал чиновник.

Дюран аккуратно спрятал документ в свой бумажник, пухлый, как брюхо лавочника.

Это была копия письма, адресованного префекту полиции гражданином Жоселеном, скромно проживавшим в доме № 04 по улице «Семи слепых». В письме своем Жоселен, движимый лучшими чувствами добропорядочного гражданина и верного сына церкви, извещал префекта о том, что проживающий по соседству с ним профессор биологии, Эрнест Гуро, собирается осуществить опыт, который, по мнению Жоселена, является не только преступным, но и кощунственным.

«Глубокоуважаемый господин префект, — писал в своем письме Жоселен. — Из случайной беседы со старшим прозектором университета мне стало известно, что профессор биологии, Эрнест Гуро желая доказать правоту бессмысленной идеи о животном происхождении рода человеческого, собирается искусственным путем оплодотворить человеческими клетками самку-обезьяну, по имени Руфь, вывезенную им для этой цели из Суматры. Я знаю холодное равнодушие Республики к вопросам религии, но все же я надеюсь, господин префект, что наше сердце содрогнется при одной мысли о том поругании, которое грозит великому таинству зачатия. Ибо что сможет сказать наша святая церковь, если обезьяна понесет под сердцем своим от человека и станет родоначальницей нового неслыханного племени? С тех пор, как наместник Петра его именем пасет смиренную паству, ничего не предпринималось более кощунственного и недостойного. Опыт Эрнеста Гуро опаснее злоучений ересиархов, пытавшихся запятнать белоснежные ризы церкви. Мне, как католику, — писал в заключительной части своего письма Жоселен, — остается только пожалеть, что времена святейшей инквизиции остались в прошлом. Стражи церкви, великие инквизиторы Торквемада и Арбузе, служившие в трибуналах святому делу спасения человеческих душ, тронутых соблазном, без труда узнали бы в профессоре Эрнесте Гуро слугу дьявола. Я ни на минуту не сомневаюсь, что святейшее судилище инквизиции предало бы профессора Эрнеста Гуро бескровной казни, очистительному пламени костра. Ибо в главе пятнадцатой от Иоанна в стихе шестом сказано: „Такие ветви собирают и бросают в огонь, и они горят“. Я верю, что вы оцените по достоинству тот ядовитый соблазн, который несет опыт, подготовляемый профессором Эрнестом Гуро, и властью, предоставленной вам, пресечете в самом начале кровосмесительное и безбожное начинание».

Альбер Дюран оценил по достоинству документ, приобретенный им за скромную сумму. Письмо Жоселена было находкой для «Солей». Документ давал газете еще одну улику против левых. Сирийский банк, оплачивавший большинство публикаций «Солей», мог легко использовать письмо для кампании против министерства, с которым у банка были старые счеты. И, совершенно неожиданно для себя смиренный профессор Эрнест Гуро стал мишенью жестокой газетной атаки.

Вечерний выпуск газеты известил читателей, что завтра жители столицы найдут в «Солей» сенсационный фельетон — «Любовник обезьяны», принадлежащий перу талантливого Альбера Дюрана. День славы наступил. Огромный фельетон, посвященный опытам профессора Эрнеста Гуго, стал Аустерлицем талантливого журналиста, блестящей победой, вырванной им из рук судьбы. Номер газеты с фельетоном Дюрана читатели брали с боя. В газете портрет Гуро был напечатан рядом с изображением чудовищной гориллы. За три часа тираж газеты вырос в несколько раз. (Скандальный фельетон обвинял профессора в чудовищных грехах, клеймил безбожную науку, подрывавшую основы семьи и церкви и заодно забрасывал грязью министерство, оплачивавшее труды Гуро. «Любовник обезьяны» в этот день был у всех на устах.

До роспуска палаты на летние каникулы оставалось еще несколько дней. Воспользовавшись этим, депутат Жюде от имени католиков внес запрос министру культов о мерах, предпринимаемых им с целью пресечь кощунственный опыт профессора Гуро, порочащий доброе имя страны.

После палящей жары над столицей грохотали электрические грозы. Несмотря на то, что лето уже вступило в свои права, палата давно не видела такого многолюдного съезда, как в день запроса. Кулуары были затоплены человеческим потоком.

В напряженной тишине зала на трибуну поднялся депутат Жюдэ.

— Или церковь и мораль, или обезьяна и социализм, — начал Жюде свой запрос. Левые ответили ему свистом и грохотом пюпитров. На правом крыле аплодировали. Чей-то женский голос требовал каторги для профессора Гуро. В этот день журналисты, освещавшие работу палаты, зарегистрировали в кулуарах четыре вызова дуэль и одиннадцать пощечин.