Пасынок судьбы. Расплата

Я сидел и вслушивался в глухую тишину, обволакивающую меня, словно вата. Иногда, где-то очень далеко и очень тихо, на пределе возможности человеческого слуха, мне мерещился отдаленный грохот. Я с надеждой вслушивался, вслушивался – и наконец понял, что это отзвуки движения поездов метро… Больше до меня не долетало ни звука. Правда, иногда в коридоре с потолка срывалась капля воды, и я каждый раз вздрагивал от этого безысходного – кап! но со временем привык, и перестал замечать.

Хуже всего было то, что у меня осталась всего две сигареты и не было часов. Наградной «Роллекс» спас мне жизнь, героически «погибнув» от ножа Судакова, и лежал сейчас на холодном дне Тобола, – испугавшись, что на часах мог остаться яд, я выкинул их в реку. Моя же старенькая «Электроника» осталась дома, в ящике кухонного стола, и теперь я изнывал от безвременья – почему-то мне казалось, что ждать, зная, сколько прошло времени, легче…

Постепенно мои мысли перенеслись к событиям далекого и не очень далекого прошлого. Я вспоминал свое детство, бесхитростные мальчишеские радости, школу, спортивную секцию, в которую меня привел отец, озабоченный тем, что его отпрыск растет хилым и слабым, друзей-приятелей. Как-то само собой всплыло из памяти лицо Николеньки, наши с ним разговоры, забавы юности, вроде походов за арбузами на ночной городской рынок, или вечеринок по квартирам друзей и подруг, спровадивших родителей на дачи или в гости…

Эх-ма, веселое было время – первые поцелуи, портвейн по рубль двадцать, сигареты «Космос», драки на дискотеках, бесцельное мотание по городу, сидение в подъездах… Как говорил тогда Николенька: «В-в Р-россии есть д-две б-беды, но не д-дураки и д-дороги, а б-бездомье и б-безденежье!».

Как-то само собой я вспомнил учебу в институте, общагу, куда я, бравый дембель с «гранатой в голове», приехал получать образование, и образовался выше крыши – бессонные ночи, пьянки, безотказные подружки, волшебная травка канабис, нудные преподаватели с их нудными, никому не нужными лекциями. А потом – диплом, грандиозная пьянка, когда вся общага неделю стояла «на ушах», и вдруг – неожиданное распределение в престижный московский проектный институт, работа, Катерина, свадьба… А тут как раз развалился Советский Союз, и завертелось, и понеслось!..

Я снова ощутил, как соскучился по своей, пускай и бывшей, жене. Вспомнил ее неожиданный звонок накануне моего отъезда в Куртамыш, затаенную грусть в голосе…

Не знаю, сколько я просидел так, в кромешной тьме, вспоминая и размышляя. Может быть, два часа, а может и пять! Все мое самообладание куда-то улетучилось, потихоньку подполз страх. Я начал понимать во всей полноте значение древнего слова «темница». Это когда не видно ни зги, когда не знаешь, прошла минута или вечность, когда стены и потолок начинают сдвигаться, давить, сжимать… И не важно, что это происходит лишь в твоей голове – волосы встают дыбом, и ты ощущаешь себя в могиле, куда никогда не попадет ни лучика света…

Глава десятая

«…В черной чернильнице – черные чернила черным черны…»

По-моему, скороговорка

Я не заметил, как задремал, привалившись спиной к холодной двери. Мне снилось, как в стенах моей тюрьмы, в полной темноте и тишине открываются провалы нор и логовищ, и оттуда начинают выползать черные, поблескивающие зелеными холодными глазами, кольчатые твари, волочащие свои раздутые, жирные животы по осклизлой, мокрой земле. Они подбираются ко мне, зловеще шипя, не мигая смотрят на меня, перебирая короткими, когтистыми лапами, и я словно слышу их алчные, черные мысли. Они чуют меня, я для них – добыча, законная, обреченная жертва, оставленная тут им на съедение. Твари, которым на человеческом языке даже нет названия, ползут, открывая широкие пасти, усеянные острыми, словно иглы, зубами. Ими движет голод, и у них одно только желание – растерзать, заглотить, и переваривать теплую плоть, ворочая измазанными в дымящейся крови тупыми, чешуйчатыми мордами…

Вот самая большая гадина подползает к моей руке, вот ее пасть открывается, чтобы сомкнуться на моем пальце!

И в ту же секунду резкая, режущая боль пронзила мою руку! Я закричал, вскочил, дрожащей рукой нашарил в кармане зажигалку и зажег ее. Свет больно резанул по глазам, привыкшим к темноте, я на секунду словно ослеп, но все же успел заметить серые, хищные тени, метнувшиеся к стене! Крысы! Большие, жирные крысы!

Я поднял зажигалку повыше, отошел от двери. Крысы мгновенно скрылись в узких, темных щелях между стеной и полом, только один, здоровенный, сантиметров тридцать в длину, крыс замер у норы, злобно глядя на меня красными, острыми глазками.

– Пошел отсюда! – рявкнул я, шагнув к нему, и топая ногой – и тут же сам присел от неожиданности, так меня напугал звук собственного голоса! Зажигалка погасла, я снова зажег ее – крыс не было!