Пасынок судьбы. Искатели

Автовокзал оказался деревянным одноэтажным зданьицем с навесом, под которым жались от дождя несколько сереньких старушек. Борис, решительно расплескивая лужи, устремился к ним.

- Здорово, бабули! Как нам до Корьёво доехать?

Старушки завозились, переглядываясь, зашептались, и, наконец одна, самая бойкая, ответила, шамкая беззубыми челюстями:

- Так до Корьёво амтобусов не ходить, милок! Вам до Гришино надоть, а тама уже пешком, недалеча, километров пять!

- Спасибо, бабули, дай вам Бог здоровья! - весело сказал Борис и пошел к кассам, за билетами.

Я закурил и спрятался под навес, оглядываясь. Вязьма после великолепия залитых светом московских улиц казалась мне темной, убогой деревенькой. Лишь кое-где горели фонари, не освещая, а словно наоборот, подчеркивая сгустившуюся темноту.

Чуть в стороне светились окна пятиэтажек, у вокзала пестрели витринами приметы времени - коммерческие палатки. Я вспомнил стихи, слышанные еще в юности от одного из поэтов-любителей моего родного городка:

Пусто. Ветер гоняет

Мусор по площади рынка.

Кто- то стакан допивает.

Тоскливое слово - глубинка…

Написанные про совсем другой, далекий, приуральский город, эти строки подходили к провинциальной Вязьме как нельзя лучше. Тоскливое слово - глубинка!…

Неожиданно кто-то тронул меня за рукав. Я обернулся - одна из бабушек, в стеганой душегрейке, спросила:

- Сынок, а чего вам в Корьёве-то понадобилось?

Надо было срочно сочинить какую-нибудь легенду, но я для начала ограничился пространным ответом:

- Дела у нас там, мать!

- Дела-а… - протянула старушка: - Да какие могуть быть там дела? В Корьёве шесть домов осталося, в трех тока живуть, остальные развалилися давно! Я че хотела-то - тут к нам из города часто ездиют, дома покупают в деревнях да летом в них живут! Ты, сынок, ежели дом надумал покупать, лучшее у нас, в Клушинке покупай - до дороги близко, и село большое, магазин есть, клуб. А че там, в Корьёве - глухомань…

- Спасибо, мать! Только мы не дом приехали покупать, мы - в гости! - я назвал самую простую причину визита в эту глушь, но спустя секунду понял, что ошибся.

- Да-а? - обрадованно защебетала старуха: - Это к кому же? У Зинки-Кукушки, продавщицы из Гришинского магазина, вся родня тута, в Вязьеме! У бабы Клани окромя Андрейки и внучат нет никого, баба Света одна, с войны, почитай, живет! А больше нашенских в Корьёво нету! А! Сынок, ты-вы к художнице, наверноть?

Я кивнул, радуясь, что в старухиных познаниях образовалась брешь. Но бабка не унималась:

- Художница, она девка хорошая! Только сурьезная шибко, разговаривать не любит! А ты кем ей будешь-то? Уж не мужик ли ейный?

Я уже начал злиться, хороши разведчики, приехали, называется, инкогнито! Тут любая бабка весь район знает, каждый чужой человек на виду!

Я выбросил окурок, и как можно суровее сказал:

- Не муж я ей, а брат! Брат двоюродный! Понятно?

- Понятно, родимый, как не понять… - забормотала бабуля, отошла к своим товаркам, и спустя мгновение оттуда донесся скользкий шепоток: «К художнице… говорит, брательник, а не похож… видать… муж, наверноть… замириваться приехал…».

Я аж сплюнул с досады - вот так и рождаются сплетни!

Минут через десять вернулся Борис, какой-то подозрительно грустный и потухший.

- Ну, как? Купил билеты?

- Серега, ты понимаешь… Это… Короче, последний автобус в Гришино ушел два часа назад! - Борис виновато шмыгнул носом.

- И что теперь делать? - спросил я как можно спокойнее.

- Может, на вокзале переночуем? - без особого оптимизма предложил Борис.

Сзади послышался шорох. Я обернулся, и старушки, прислушивающиеся к нашему разговору, все, как одна, отвернулись с равнодушным видом, мол, нам до вас и дела никакого нет.

Я помолчал и обратился к бабкам:

- А что, уважаемые, кроме как через Гришино, до Корьёво нет другой дороги?

- Да есть, есть, милай! - закивали сразу несколько бабулек: - С нами до Клушенки доедите, а там по асфальту до Гришина пятнадцать километров, а если лесом - то меньше. А то можить вон, Пустырихе на бутылку датите, так ейный старик вас на лошади проселком отвезет!

Борис оживился.

- А которая тут Пустыриха?

На передний план выдвинулась крючконосая, на вид совсем древняя старуха, оглядела нас и сварливо проскрипела:

- Каму Пустыриха, а каму и баба Катя!

Борис смешался, и я подхватил разговор, как можно нежнее сказав:

- Баба Катя, милая, мы вас отблагодарим, вы только нас до Корьёва сегодня доставьте!

Старуха пожевала сухими губами и решительно каркнула:

- Сто рублев!

- Идет! - встрял Борис.

- Деньгу вперед давай! - бабка приободрилась и протянула к нам сухую, костлявую руку.

Я вытащил из кармана деньги и дал ей две пятидесятирублевые купюры. Она повертела их в руках, подслеповато щурясь, разглядела и проворно спрятала где-то в глубинах своей длинной черной юбки.

Громко дребезжа, на привокзальную площадь въехал желтый, помятый «Пазик». На лобовом стекле значилось: «Новинки, Сов. им. Радищева, Пуздоево, Клушинка». Вот и наш дилижанс пожаловал…

Борис крикнул мне: