Пасынки судьбы

Сейчас же, при свете луны, темная маслянистая поверхность реки отливала серебром. Выходит, напрасно, вернувшись осенью домой, я всюду, и в школе и дома, воображала себе, как мы поженимся? Я совершенно отчетливо представляла, как будут стоять в церкви твоя мать и тетушки, как мой отец обвенчает нас, какое на мне будет свадебное платье кремового цвета. Мы споем двадцать третий псалом, мнилось мне, и не расстанемся больше никогда.

Я медленно шла по набережной. Каким же мужественным человеком должна была быть твоя мать, чтобы, засучив рукав, вынуть из пестрой бумажной обертки бритву и, превозмогая боль, вонзить острое лезвие в пульсирующую под кожей артерию? Пройдет еще месяц, от силы два, и мое положение станет очевидным всякому, кто на меня взглянет. Я не смогу скрыться, как скрылись вы с Джозефиной. Видел бы ты, как я стою одна у ледяной реки! — но ведь даже этого мне не дано. И тут я пожалела, что не обладаю мужеством твоей матери.

Я повернулась и пустилась в обратный путь. По дороге ко мне пристал какой-то маленький человечек, почти карлик. Я отшила его, но у самого входа в пансион он вновь догнал меня, энергично закивал головой и стал делать в воздухе какие-то движения пальцами, словно хотел дернуть меня за рукав пальто, но не решался. При этом он не спускал с меня своих живых глаз.

— Пожалуйста, уходите, — повторила я и тут только заметила, что он пытается вручить мне конверт. В конверте была записка:

«Мистер Лэниган из нотариальной конторы «Лэниган и О’Брайен» просит Вас зайти к нему на следующий день, в одиннадцать часов утра». Ниже следовал адрес конторы Лэнигана и О’Брайена с кратким указанием маршрута.

— Простите, что так нелюбезно обошлась с вами, — еле слышно сказала я человечку. Записка, которую он мне вручил, нисколько не обнадежила меня: теперь мне казалось, что рассчитывать больше не на что. — Простите, — повторила я. Человечек не ответил.

6

— Это же был Дэклен О’Дуайер, Марианна. Разве Вилли не говорил вам, что он лишен дара речи?

— Мистер Лэниган, вы не знаете, где Вилли?

— Нет, Марианна, не знаю.

В своем коричневом костюме он смахивал на пирамиду. Аккуратненький, в мелкий горошек галстук-бабочка, казалось, вот-вот вспорхнет у него с подбородка. Он ласково мне улыбнулся и предложил перекусить.

— Нет, нет, — сказала я. — Право же, не стоит, мистер Лэниган.

— У нас есть превосходный фруктовый сироп или, если угодно, шерри Дэклен О’Дуайер почтет за честь принести напитки.

Он поднял эбеновую линейку, постучал в стену и плавно опустил ее на блокнот с синей промокательной бумагой, еще почти совершенно чистой. На столе также лежали печать, длинные бруски красного, черного и зеленого сургуча и резинки на медном подносе.

— Дорогая Марианна. Я рад, что вы от нас не ускользнули. В разговоре с нашей любезной миссис Суини вы назвали пансион, в котором остановились, — в противном случае найти вас было бы очень и очень сложно.

Говорил он ласково, его крошечные глазки добродушно скользили по моему липу. С тех пор как я пустилась в свое злополучное путешествие в Ирландию, это был первый человек, который отнесся ко мне если не с симпатией, то, уж во всяком случае, с радушием. На его лице были написаны такая забота, такое участие, что я не выдержала и разрыдалась. Отвернувшись, чтобы вытереть слезы, я, сбиваясь, рассказала ему, как побывала у Джозефины в монастырском приюте и в школе мисс Халлиуэлл. Никто не желает говорить о тебе, пожаловалась я. Никто мне не помогает. Рассказала я и о том, какой скандал разразился бы в приходе, если бы дочь священника родила внебрачного ребенка. Я даже призналась ему, как плохо мне было в Швейцарии и как, в довершение всех бед, ко мне приставал этот гнусный профессор. Когда я кончила, мистер Лэниган постучал в стену линейкой и велел вошедшему в кабинет клерку подать нам кофе с горячими булочками.

— Вы совсем себя не щадите, — пожурил он меня, когда немой скрылся за дверью. — Дитя мое, у вас очень больной вид.

— Я не больна.

С важным видом он кивнул головой. Улыбка исчезла с его лица.

— Должен предупредить вас, Марианна, что в Килни пришла телеграмма от ваших родителей. Они, как вы догадываетесь, очень встревожены.

С булочками и кофе вошел Дэклен О’Дуайер. Мистер Лэниган замолчал и задумчиво уставился в стол своими глазками-бусинками, не выпуская из рук эбеновой линейки. Когда же дверь за клерком закрылась, он стал с пристрастием допрашивать меня: уверена ли я, что положение мое и в самом деле таково, как я ему его описала; была ли я у врача (у врача я не была); когда, по моим предположениям, должен появиться на свет ребенок и действительно ли я прилично себя чувствую.

Наконец я не выдержала:

— Все от меня что-то скрывают. И вы тоже, мистер Лэниган. Я же чувствую.

Он молча отпил кофе и разрезал булочку на четыре части.