Пасынки судьбы

Бриджет вспыхнула. С детских лет так было — оказавшись в центре внимания, она терялась, и, хоть сейчас ей уже сорок девять, ничего не изменилось. Она была грузная, темноволосая, держалась скованно из-за своей застенчивости. Это правда, у нее жизнь тоже переменилась за последние шесть лет, но Норма-то откуда узнала? Уж не у соседей ли выспрашивала?

— Да, переменилась, — ответила она почти весело, потому что привыкла к этой перемене.

Норма кивнула, ее муж тоже кивнул. Бриджет поняла по их лицам, что если они и не в курсе подробностей, то суть им известна. А какое значение имеют подробности, какое дело посторонним, скажем, до природы графства Корк, откуда они с Лайемом родом, или до того, как они убивались, что у них нет детей?! Они обосновались в Лондоне — в квартале из стандартных маленьких домиков, регулярно читали «Корк уикли икзэминер» — следили за вестями из родных мест. Лайем нашел себе работу в магазине, торговавшем газетами и журналами, который он теперь с той женщиной на пару купил.

— По вашему мужу ничего ведь такого не скажешь, — начала Норма, — я что хочу сказать, я бы ни в жизнь на него не подумала.

— Да, по нему не скажешь.

— Я-то знаю, как отвратно, когда тебя бросают, миссис Лейси.

— Сейчас все быльем поросло.

Она снова улыбнулась, но щеки у нее горели — разговор шел о ней.

Когда неделю назад Норма позвонила и попросила разрешения зайти, она не нашлась что ответить. Не очень-то вежливо просто отказать: причины отказать вроде бы не было, но с тех пор она лишилась покоя, так боялась их появления. Сердилась на себя, что не сообразила просто объяснить, что Бетти расстроит их приход, она ее из дома сегодня поэтому увела. Она с порога им сказала — девочки нет, на тот случай, если они настроились ее увидеть. В голосе прозвучали виноватые нотки, она еще и из-за этого на себя злилась.

Сели пить чай втроем, стали беседовать. Бриджет не пекла пирогов, потому что Лайем их не любил, она так и не научилась их печь, вот и сегодня купила печенье двух сортов и булочек в кондитерской у Виктора Вэлью. В последнюю секунду всполошилась, что этого мало, ее сочтут негостеприимной хозяйкой, подала к столу хлеба с маслом и банку абрикосового джема. И довольна была, что так сделала: муж Нормы уплетал за обе щеки, подобрал почти все имбирное печенье и делал себе бутерброды с джемом. Норма ни к чему не притронулась.

— Я не могу больше рожать, миссис Лейси. Вот в чем загвоздка, понимаете? После Бетти пришлось сделать аборт, потом еще два, страх господний, а не аборты, из-за последнего чуть концы не отдала. Я что хочу сказать, меня внутри всю выпотрошили.

— Ох, Господи, какой кошмар.

Мотнув головой, точно в знак благодарности за сочувствие, муж Нормы снова потянулся к имбирному печенью. У них уютная квартирка, сказал он, по соседству есть ребятишки, Бетти будет с кем играть. Он оглядел тесную гостиную, забитую мебелью и безделушками, которые Бриджет все собиралась с духом выкинуть. По тому, что он говорил и с каким видом он говорил, ясно было: эта комнатушка в маленьком доме — неподходящее жилье для четырехлетнего ребенка. К тому же, давал он понять, Бриджет в ее сорок девять, да без мужа, и жить с этими ее олеографиями, развешанными по стенам, а не с детьми и с игрушками. Они прежде всего должны думать о Бетти, можно было прочитать на озабоченном лице молодого человека, о благополучии Бетти.

— Мы оформили все бумаги в свое время, — Бриджет пыталась, чтобы ее протест не звучал как повинная, — все, что положено, когда усыновляют или удочеряют ребенка.

Муж Нормы кивнул, словно соглашаясь, что и в ее словах есть резон. Норма сказала:

— Вы были очень добры ко мне, миссис Лейси, вы и ваш муж. Ведь я говорила! — добавила она, поворотясь к своему спутнику, который снова кивнул.