Пассажиры

– Во-первых, я не прошу вашего разрешения, а во-вторых, предлагаю вам держать свое мнение при себе. – Он остановился нос к носу с Кэдмэном в каких-то паре дюймов от него. – Люди, которых вы вызвались представлять, так же напрочь лишены добропорядочности, как и вы. Будь вы там вместе с моими коллегами из экстренных служб, соскребая части тела с мостовой и гася пламя на горящих детях, вы еще могли бы претендовать на высказывание собственных суждений. Но вы не там. Вы – статистик, не понимающий цены человеческой жизни, потому что живете в виртуальной реальности в окружении других аватаров, столь же бесчувственных, как и вы. Вы хуже искусственного интеллекта, потому что ИИ хотя бы можно запрограммировать заботиться о людях. Так что пока вы не научитесь смирению и состраданию, отныне и впредь будете высказываться, только когда к вам обратятся, а все остальное время держите рот на замке. Я внятно изложил?

Бледное лицо Кэдмэна залилось румянцем. Кивнув, он поспешно ретировался под защиту стана своей команды. Когда Мэттью возвращался на свое место, Либби кивнула и улыбнулась ему, а потом снова повернулась к громкоговорителям:

– Вы еще там?

– Я всегда здесь, – ответствовал Хакер.

– Почему вы позволили Клер говорить все это о своем муже, хотя знали, что он мертв?

– Честно, Либби, я упорно талдычу о том, что мне требуется от вас, но все пропускают это мимо ушей. Я дал Клер возможность открыть правду по собственной воле, но она предпочла умолчать, вместо того решив представить себя в определенном свете, чтобы завоевать симпатии в уповании спасти собственную жизнь ценой жизни другого Пассажира, быть может, более заслуживающего спасения.

– Но вы ведь тоже далеко не образчик честности, не правда ли? Вы еще не потрудились выложить нам ее историю до конца или поведать, почему так поступаете. Вы – фарисей.

Либби снова поглядела на экран Клер. Та сидела лицом к камере, впившись взглядом в объектив, как прикованная, внимательно слушая спор.

– Клер надеялась, что, если за отведенные ей десять минут умолчит об основополагающем факте, это приведет к принятию неосведомленного решения в ее пользу. А что итог выплясался ей не по нраву, Клер должна винить только себя. Я бы с радостью спорил с вами весь день, Либби, но если изволите обратить внимание на часы, то увидите, что каждая минута, потраченная вами на пререкания со мной, на минуту приближает нас к столкновению. Если мы не перейдем к следующему Пассажиру в ближайшее время, их гибель будет на вашей совести.

– Умоляю, для разнообразия просто послушайтесь его и заткнитесь, – устало проронил Джек. – А если хотите, чтобы погибли они все, тогда милости прошу, пытайтесь вразумить психопата и дальше.

Джек выглядел совсем сломленным. Мир разграбил его финансы, подначальное ему жюри пошло в раздрай, а Дорожная революция, застрельщиком которой он выступал, чтобы дирижировать миллиардами фунтов инвестиций, рухнула, погребая под собой его репутацию. А теперь он еще и поддержал не того Пассажира. Но вместо того, чтобы спорить во что бы то ни стало, Либби сложила оружие. Хакер прав; время истекает. Она нутром чуяла, что крупные сражения еще впереди.

– Кэдмэн, – продолжал Хакер, – не будете ли любезны проинформировать нас, кто завоевал интересы соцсетей на настоящий момент?

– София Брэдбери, и с солидным отрывом, – ответил тот, променяв прежний энтузиазм на лапидарность. – Публика тащится от ее наивности, ее мемы расползаются в инете, как чума, в онлайн грузят ее классические ролики.

– Тогда представляется уместным дальше познакомиться с ней, не так ли? Фиона, вы готовы?

Глава 36 София Брэдбери

– Чертова хреновина!

Осерчавшая София перестала дожидаться удобной возможности извлечь слуховой аппарат незаметно для глаз публики, а просто выдернула его и принялась копаться в сумочке, чтобы наконец вставить в скоростное зарядное устройство.

Трудовая биография на подмостках, съемочных площадках и перед громогласно ликующими зрительными залами взяли свою дань с ее слуха. Она ненавидела слуховые аппараты, считая их признаком слабости, хотя их способность делать синхронный перевод однажды помогла ей понять режиссера японской телерекламы бренди.

Если она не ослышалась, то это вовсе не реалити-шоу, а реальная жизненная ситуация, угрожающая ей смертью. И если, как подсказывают ей изображения на экране, все еще и транслируется по всему миру, это дает ей колоссальную, глобальную аудиторию, о которой она даже помышлять не могла. Софии следовало бы испытывать ужас, но она, наоборот, еще никогда не чувствовала большего оживления. Она ценила свою жизнь на сцене куда больше, чем вне ее, а теперь ее зрительным залом стала вся планета.