«Пассажир» из Сан-Франциско

Спринтерский — а может, стайерский, поди тут разберись в таком смятении чувств — бег Наташи по коридорам, был остановлен неодолимой преградой в виде старшего товарища Сергеева, шедшего ей навстречу. К бегу с препятствиями она готова не была.

— Привет! — Сергеев постарался подольше задержать в своих объятиях случайно угодившую туда Наташу. — Куда спешим?

Меньше всего она была готова удовлетворять его праздное любопытство, зная его склонность «пофилософствовать» не в самое удобное время.

— По делам службы!

— О-хо-хо, — простонал Сергеев, все еще не оставляя попыток растянуть тайм-аут: — А у нас бывают другие дела?

— У кого как, — отрапортовала она. — Прости, я зашиваюсь совсем. Уматываю в Питер…

— Во как, — позавидовал Сергеев. — Да ты у нас, мать, просто лягушка-путешественница. У себя? — он кивнул в сторону кабинета. — Один?

— Один, — подтвердила она. И зачем-то добавила: — И прекрасно себя чувствует…

— Он всегда себя хорошо чувствует («после ваших встреч» — подумав про себя). — с иронией заметил Сергеев, — А вот Стас твой в больницу загремел…

Продолжение следовало. Но Наташа попыталась закрыть тему:

— Слава богу, не в тюрьму!

— Может, навестишь перед отъездом? Не чужой ведь человек…

Наташа упрямо поджала губы.

— Знаешь, Сергеев, кто ему друг?

— Выходит, что я…

— Вот ты его и навешай, а меня оставьте в покое! — не дала развить ему мысль Наташа, и даже не кивнув на прощанье, заспешила дальше. Но уже умеренно и осмысленно.

— М-да! — Сергеев остановился перед начальственной дверью. Замешкался на какое-то мгновенье. Мысль о том, что изо всей их честной компании он один в чины не выбился, уже не так свербила. В основном — в дни зарплаты. Когда он проверял деньги, не отходя от кассы. Больше их не становилось. А к тому моменту, когда он добирался до дому, так и того меньше. Жена, человек мягкий и достаточно тактичный, не посыпала практически затянувшуюся рану крупной солью — берегла для консервации. По этой части она у него была мастерица, а вот детей Бог не дал. Но обиженное самолюбие нет-нет да и давало о себе знать: что ж ты со мной так не рачительно? И не было у него ни объяснений, ни оправданий, а одна бессмысленная надежда: а вдруг? Этой вот надеждой они время от времени и тешились. Он и самолюбие. И вот сейчас…

— Борис Семенович, войду?

И опять этот дурацкий свойский уважительнонапускной тон, к которому они оба уже давно привыкли.

— Так ты уже вошел. И очень, надо сказать, кстати…

Волков стоял на стуле с молотком руке, примеряясь для удара, в губах у него на манер сигареты торчал запасной гвоздь, поэтому говорил сквозь зубы:

— Подай-ка… — он кивнул на лежащую на полу фотографию. — Что это там у тебя?

— Заявление об уходе.

— Чего-о-о?… Тут таможня рушится, а ты… — Волков указал на гвоздь, размахнулся и ударил по нему молотком. Сергеев вдрогнул, поднял с пола картину и протянул шефу.

— А что мне делать? Хоть домой не приходи. Не мужик, а махонец какой-то.

— Ну и куда ты собрался, махонец?

— Да есть предложения… Фирмы разные… по крайней мере, деньги будут.

— Деньги скоро и у нас будут — проценты от стоимости конфискованного товара. Это тебя устроит?

— Эти проценты как обычно мимо нас проедут. Проще в казино миллион выиграть! Пустые разговоры. Подпиши! То есть — подпишите…

— Не могу, Сергеев, видишь, руки заняты! — Волков повертел под носом у коллеги молотком. — А потом, по закону ты все равно еще два месяца оттрубить должен. А пока в Питер смотайся, кое за кем присмотреть надо. И командировочные получишь…

Сергеев, почувствовавший себя одной ногой уволенным, откровенно фамильярно присвистнул.

— Ты прости меня, конечно, Борис Семенович, но по старой дружбе рискну полюбопытствовать: а ты не путаешь свою личную шерсть с государственной?

Какое-то время они внимательно смотрели друг на друга.

— И ты туда же, — сказал наконец Волков. — Что, в сплетники записался?

— А при чем…

Волков, спрыгнув со стула, отложил молоток в сторону и заговорил уже сухо, по деловому:

— Маковского помнишь? Так вот он у нас объявился…

— Филиппок? — Сергеев поразился. — Сколько лет… А я про него ничего не слышал.

— Филиппок нынче — лошадка темная. В Россию прикатил неизвестно с какой целью. Адо этого еще на конференции, где опять же непонятно с чего вдруг оказался, к Наталье клинья подбивал. Не уверен, что случайно. А если честно, уверен, что не случайно. Кстати, инициатива поездки в Питер принадлежит ему. Похоже, Филиппку из-под нас что-то надо. А Наталья — сотрудник молодой…

— Ага, неопытный, — только и мог сказать Сергеев. — Ух, как накручено…

— А ты думал…

— Так он же меня в раз узнает!..

— Не узнает, — не замедлил отыграться Волков. — Это ты на себя каждый день в зеркало смотришь. Пригляделся. И вот еще что. Ты там и перед Натальей особо не выпячивайся. Держись на расстоянии. Она девка вспыльчивая, излишнего контроля не приемлет…

На пороге Сергеев обернулся:

— Какую-то не шибко благовидную роль ты мне в этом деле отводишь, а, Борис Семенович? Но в качестве последнего салюта… Так что заявление все-таки подпиши…