— Потому что теперь вы меня знаете. Ну вот… Объявляют мой рейс. Наша дружба, которая началась в аэропорту, суждено ли ей закончиться здесь, в другом аэропорту? Куда вы летите? Чем будете заниматься?
— Тем, чем должна заняться. В Балтиморе, в Вашингтоне, в Техасе. Буду делать то, что мне поручили.
— А я? Мне-то ничего не поручили. Я должен вернуться в Лондон, и что мне там делать?
— Ждать.
— Чего ждать?
— Предложений, которые вы почти определенно получите.
— А что я должен делать дальше?
Она улыбнулась той веселой улыбкой, которую он так хорошо знал:
— Будете играть по слуху. Вы сами догадаетесь, что следует делать. Вам понравятся люди, которые к вам придут. Их тщательно отберут. И нам очень важно знать, кто они такие.
— Мне пора. Прощайте, Мэри-Энн.
— Auf Wiedersehen.[10]
В лондонской квартире зазвонил телефон. Исключительно удачный момент, подумал Стэффорд Най.
Звонок прервал его воспоминания как раз в момент их прощания.
— Auf Wiedersehen, — пробормотал он, поднимаясь с кресла, чтобы снять трубку. — Пусть будет так.
Он услышал голос и тотчас же узнал его по присущей ему хрипотце.
— Стэффорд Най?
Он выдал требуемый ответ:
— Нет дыма без огня.
— Мой доктор настаивает, чтобы я бросил курить.
Бедняга, — сказал полковник Пайкавей, — лучше бы ему отказаться от этой мысли. Новости есть?
— О да. Мне обещано тридцать сребреников.
— Проклятые свиньи!
— Да-да, не волнуйтесь.
— И что вы ответили?
— По совету моей старой тетушки я сыграл им на дудочке мотив Зигфрида. Все прошло замечательно.
— Это просто безумие!
— Вы знаете песню «Хуанита»? Мне тоже следует ее выучить, вдруг понадобится.
— Вы знаете, кто такая Хуанита?
— По-моему, да.
— Хм, интересно… В прошлый раз я слышал о ней в Балтиморе.
— Как там ваша греческая девушка, Дафна Теодофанос? Интересно, где она теперь?
— Сидит где-то в аэропорту в Европе и, может быть, ждет вас.
— Большинство европейских аэропортов, кажется, закрыты, потому что они либо взорваны, либо так или иначе повреждены. Взрывчатка, бандиты, бурное веселье.
— Я про это мало знаю, помню только про тот поход, в который отправился Ричард Львиное Сердце. Но в некотором роде вся эта ситуация напоминает Крестовый поход детей. Сначала идеализм, идеи христианского мира, освобождающего святой город от язычников, а в конце — смерть, смерть и еще раз смерть. Почти все дети погибли или были проданы в рабство. Сейчас все закончится точно так же, если мы не придумаем, как выручить их из этой заварухи.
Глава 20
Адмирал в гостях у старой приятельницы
— Я решил было, что вы тут уже все поумирали, — сказал адмирал Блант и фыркнул.
Это замечание относилось не к дворецкому, которого ему хотелось бы видеть в проеме этой парадной двери, а к молодой женщине, фамилию которой он никак не мог запомнить.
— На прошлой неделе я звонил вам по меньшей мере четыре раза. Уехали за границу, вот что мне ответили.
— Мы и были за границей. Мы только что вернулись.
— Матильде не следовало бы шататься по заграницам, в ее-то годы. В этих современных самолетах можно умереть от высокого давления, или сердечного приступа, или чего-нибудь еще в этом духе. Снуют туда-сюда, набитые взрывчаткой, которую в них подкладывают арабы, или евреи, или кто-нибудь еще. На безопасность теперь надеяться не приходится.
— Эту поездку рекомендовал ей доктор.
— Ну конечно, знаем мы этих докторов.
— И она действительно вернулась в прекрасном настроении.
— И где же она была?
— О, на водах. В Германии или… я никак не могу запомнить, это в Германии или в Австрии, знаете такое новое место, называется «Золотая гостиница»?
— Да-да, припоминаю. Стоит уйму денег, не так ли?
— Говорят, там очень хорошо лечат.
— Это просто еще один способ быстрее угробить человека, — сказал адмирал Блант. — А тебе там понравилось?
— Ну, вообще-то не очень. Пейзаж очень красивый, но…
Сверху послышался властный голос:
— Эми, Эми! Что это ты там разболталась в прихожей? Приведи сюда адмирала Бланта, я его жду!
— Шляешься где попало, — проворчал адмирал Блант, поздоровавшись со своей старинной приятельницей. — Эдак ты однажды себя доконаешь, попомни мои слова…
— Ничего подобного. Путешествовать сейчас совсем нетрудно.
— Ну да, а беготня по всяким аэропортам, по трапам, по лестницам и автобусам?
— Вовсе нет, у меня было кресло на колесах.
— Помнится, год или два назад ты и слышать не хотела о подобных вещах. Ты сказала, что тебе гордость не позволит воспользоваться креслом.
— Что ж, Филипп, гордость теперь пришлось немного смирить. Иди сюда, сядь и расскажи, с чего это ты вдруг сюда примчался. Весь этот год ты обо мне почти и не вспоминал.