Пассажир без билета

Осинский сел в грузовик рядом с водителем. Машина тронулась по изуродованной асфальтированной дороге. Ехать было трудно: навстречу шла и шла пехота, медленно катились пушки. Грузовые машины двигались сплошным потоком. В них солдаты с автоматами, какой-то груз, тщательно укрытый брезентом.

— «Катюши»… — сказал водитель. — Не волнуйся, сынок, скоро приедем, немного осталось.

Машина остановилась у большого дерева. На прибитой к нему фанерке было написано «Санбат». На тропинке их встретил врач.

— Не повезло вам. Госпиталь уже снялся, выехал ближе к передовой. Наступление, сами понимаете. Медоборудования нет. Я один остался. Жду машины.

— Что же делать?

— Километров через десять другой госпиталь. Поезжайте туда. Сильно болит?

— Адски. Сделайте хоть что-нибудь, чтобы уменьшилась боль.

— Сколько времени под жгутом?

— Уже давно.

— Необходимо снять жгут. Иначе произойдет атрофия. А там и гангреной пахнет.

Врач снял жгут. Хлынула кровь. Стало немного легче.

— Пить… Дайте пить…

— Вот, выпей.

— Еще…

— Пить много не надо. Сейчас сделаю слабую повязку, и поезжайте. Скорей поезжайте!

Машине пришлось долго стоять у развилки, пережидая большую колонну танков. Грохоча, они шли мимо, обдавая горячим ветром, горьким запахом бензина и металла. Следом за танками появились мощные «студебеккеры». К ним были прицеплены и длинноствольные орудия и тяжелые минометы с поднятыми в небо жерлами. В клубах пыли потонула фигурка регулировщицы с красным флажком.

— Смотри, сынок, силища-то какая, силища-то! — воскликнул водитель. — Артиллерии-то сколько! Мать честная! Что делается!

Регулировщица махнула флажком — машина тронулась.

— Потерпи еще маленько, сынок. Я аккуратно поеду. Скоро будем.

Брезентовые госпитальные палатки стояли на опушке леса, неподалеку от выжженной деревушки, в которой чудом уцелели две хатки да банька.

На шинелях и прямо на траве, под тентами и под открытым небом сидели и лежали раненые. Особенно много их было у входа в хирургическую палатку с небольшими целлулоидными окнами.

Время от времени полог приподнимался, и две санитарки в забрызганных кровью халатах выносили раненых. Их укладывали на подводу и увозили в деревушку.

— Ты подожди, я сейчас, — сказал водитель и нырнул в палатку.

Осинский опустился на траву у заднего полога рядом с двумя ранеными. Мучительно болел обрубок. Подняв его вверх, он прислонился спиной к дереву.

— Что, легче так? — спросил первый раненый.

— Легче, — сквозь зубы ответил Осинский.

— Точнісенько, як міномет, — сказал второй.

Осинский застонал. И тут же, словно в ответ, из палатки послышался громкий, истошный вопль. Осинский даже вздрогнул, подумал, морщась от боли:

«Скорей бы уж…»

— Ишь, как его, сердешного, раздирает, — сказал первый.

— Буде роздирати, як тобі у рану бензину будуть наливати, — ответил второй.

— Очумел, что ли, облоум? Какого бензину?

— Звичайного. На якім авіація літає, бачиш? — указал на небо второй. — Лікарки тут бензином рани промивають. Точно! Нехай мене бог покарає!

— Ну и пускай. Какая разница? Значит, так надо.

— Що вони, баби, там разуміють. Він же ядовитий, той бісів бензин!

— Ты с которого года чокнутый? А?

— 3 якого і ти, — ничуть не обиделся украинец. — Якась бабья лікарня. Перший раз бачу. Прохвессорша ріже — баба. Усі лікарі — баби. А що вони можуть?

— Могут, не волнуйся.

— Брось. Ничего баби не можуть. Правда, хлопці?

К горлу поднялась тошнота. Осинский откинулся на траву и закрыл глаза.

— Ти бачиш підводу? — продолжал украинец. — Підводу ти бачиш? Тілько голими ранених у село і везуть. А чому — знаєш? У лазні миють, у тіх хатках у новое одягають. I усе це бабья медіціна видумала. Моя щира правда!

— Ну и что? Плохо разве? Очень даже неплохо, что чистое дают. А что голые, так это как на призывном, на комиссии. Не проходил, что ль? Тут в деревне никаких жителей нету, стесняться некого. Одни мы кругом.

— Я про те і не спорю. Я спорю про палатку… Эй ти, міномет, — осторожно тронул он Осинского за плечо. — Спиш чи помер? Тебе кличуть!

— Сам идти можешь? — спросил Осинского водитель.

— Могу, — неуверенно ответил он.

— Ну, давай. Без очереди тебя примут. Я им все объяснил. Ни пуха тебе, ни пера!

Войдя в палатку, Осинский почувствовал резкий запах лекарств и бензина. Вдоль брезентовых стен на табуретках сидели раненые, возле которых хлопотали медицинские сестры.

— Ложись вон на тот свободный стол, — сказала Осинскому седая женщина-врач.

«Наверное, профессорша».

Сестра помогла ему раздеться. Он лег на тепловатую липкую клеенку и тут же почувствовал, как по всему телу побежали мурашки.

Слева от него на столе лежал раненый с откинутым назад небритым лицом. Ему оперировали живот. Он не стонал, только шумно, как лошадь, фыркал по временам:

— Фр-р-р-р… Фр-р-р…

Солдат, лежавший на столе справа, дышал ровно. Одной ноги у него не было.

«Дзинь, дзинь, дзинь», — то и дело ударялось что-то о дно цинкового бака.

«Осколки из живота извлекают… Сколько же их?.. Градом летят…»

— Чего это ты туда-сюда смотришь? А ну-ка, не вертись, лежи спокойно, — строго сказала ему врач.