Левка поднялся, взял Радика, как котенка, за шиворот и отвел в угол в воспитательскую.
— Я тебе это попомню! — крикнул Радик.
— Ладно, ладно, — сказал Левка, снова принимаясь за рисунок. — Попомни.
— Бор Борыч учился на художника? — спросил Миша.
— Нет. Знаешь, он мне как-то принес книгу Лермонтова. Там рисунки самого Лермонтова — во какие хорошие! А как он пел, говорят, сила! Я и думаю: если бы Лермонтов не стал писателем, из него вышел бы мировой художник, как Суриков, а не художник, так певец или еще кто-нибудь. Так и Бор Борыч. Он ко всему способный. Он и слесарем был и воевал на фронте… А воспитатель какой! Поискать. Будто родной. Жаль, что ты транзитник. Не поживешь с нами… Куда же тебя переводят?
— А бог его знает… Я уж в трех детдомах побывал. А детприемников не пересчитать. Если где не нравится — утекал. А ведь и вам с Радькой тут долго не быть… Два-три месяца, не больше. И то вряд ли. В детприемниках все транзитники: одни раньше уедут, другие позже… И вас куда-нибудь в детдом переведут.
— Знаю. А ты родом откуда?
— Из Одессы. У меня батька очень хороший был. Тихий такой… Сутулый… А вот талантов никаких… Не то чтобы телевизор, или роликовые коньки, или планер сделать, а гвоздя в стену вбить не мог… Любил говорить, что мы из театральной семьи… Какая там театральная семья — билетером стоял в цирке. Самым главным, правда. В центральном проходе продавал программки… Он из-за Шаляпина очень пострадал… Даже в тюрьме отсидел…
— Из-за Шаляпина? — удивился Левка.
— Вернее, не из-за Шаляпина, а из-за нашего богатого дальнего родственника дяди Залмана. Тот тоже любил говорить, что он из театральной семьи. Дельцом был, администратором. Такой жук, просто ужас!
— Почему был? Умер?
— Бежал в Америку после этой истории… Шаляпин о ней, конечно, ничего не знает. — Миша горько усмехнулся. — Как-то после революции на улицах Одессы расклеили афиши: «Только один концерт Шаляпина! Спешите видеть и спешите слышать! Гастроли! Впервые после эмиграции!» Вся Одесса сходила с ума — мечтали попасть на такой редкий концерт. Шутка ли! Шаляпин у нас в Одессе! Да после эмиграции! Да еще только один раз! Но на кассе висела табличка-аншлаг: «Все билеты проданы». Их можно было достать только с рук. У спекулянтов. По баснословной цене. Но ты не знаешь одесситов! Они дрались за билеты! Спекулянтов была целая армия. Ею командовал и снабжал билетами дядя Залман. За день до концерта он повесил новую афишу: «Шаляпин болен. Концерта не будет. Деньги возвращаются в кассе». И пришлось всем сдавать билеты по той цене, которая была на них написана. И вот результат: отец, которого дядя Залман посадил в кассу принимать билеты и рассчитываться, попал в тюрьму, а сам дядя Залман — в Америку…
— А как твоему отцу было не стыдно участвовать в такой махинации? — возмутился Левка.
— В том-то и дело, что он ничего не знал. Он наивный как ребенок. «Еврейское счастье, — сказал он, когда его забирали в тюрьму, — стрелочник всегда виноват». Его дядя Залман «по-родственному» обманул. «Верни деньги за билеты, — говорит. — Как жалко, что такой великий артист и заболел! Надорвался во время пения».
Левка рассмеялся, сказал:
— Да, Шаляпин — это певец! Жаль, что за границу убежал. Я бы с родины никогда не убежал!
— Я тоже, — сказал Миша.
«И я никогда», — подумал в углу воспитательской Радик.
Глава вторая
Перед ужином
— Борис Борисыч, можно вас на минутку? — позвал из пионерской комнаты Левка.
Воспитатель подошел к нему.
— Похож? — спросил Левка, указывая на только что нарисованный портрет Буденного.
— Похож, — ответил Борис Борисович, — я бы только чуть заштриховал гимнастерку. Вот так.
Он взял карандаш и поправил рисунок.
— Лучше?
— Лучше, — согласился Миша. — А как мой Папанин?
— Хорош твой Папанин, — похвалил Борис Борисович. — А вот медведь на льдине совсем на медведя не похож.
— Он у меня больше на ишака похож, — согласился Миша. — Не получаются у меня животные.
— Тренируйся, получится.
— А что, если Буденного на коне нарисовать? — спросил Левка.
— Как он парад на Красной площади принимает? — предложил Миша.
— Неплохо.
«Верно, — подумал Радик, — как это Буденный — и не на коне? Все равно что без усов…»
— Ну, что еще у вас тут? — спросил воспитатель.
— Это специальный выпуск к двадцатилетию Советской власти, — ответил Миша. — Под рубрикой «Но пасаран!» — испанские события, бой за Сарагосу, дальше: дети-орденоносцы — хлопковод Мамлакат Нахангова, юные животноводы Барасби Хамгоров, Коля Кузьмин, победитель международного конкурса скрипачей Буся Гольдштейн, а вот тут текущие дела старшего отделения.
— А почему же ничего нет о приезде испанских детей в Ленинград? Обязательно вставьте!
Борис Борисович вернулся в воспитательскую, взглянул на ходики и углубился в свои бумаги.