Пасквиль для Пушкина А. С.

– Лицо, весьма ничем не вызывающее… Харизма, – предположил Дантес, поручик кавалергардского полка.

Геккерн был на двадцать лет старше Дантеса, испытывал к нему повелительные чувства, терпел его характер лишь из-за того, что он был интересен ему в беседах, страдая от своих попыток переубедить его, после нескольких мнений об обществе России, которые часто затрагивали они при своих беседах в комнате у голландского подданного, кроме случаев увеселительных вечеров, что проводили они зачастую порознь, Геккерн после разговоров о делах Дантеса в тот вечер перешел к тому, что могло принести перелом в судьбе некоторых людей или же нет.

– И вновь эта интриганка, что она хочет, Жорж? – Геккерн вновь увлекся своими записями. Дантес задумчив, но без желания принялся к вольнодумию.

– Вполне возможно, что-то затевает… Быть может, свои любимые занятия… интриги?

Обоих это рассмешило.

– Вполне возможно, – на миг прервался Геккерн.

Далее Дантес не стал ему мешать.

– Увидимся намедни, мсье, – пошутил Дантес по-русски и направился к выходу.

Геккерн ответил ему вслед, не отрываясь от дел.

– Доброй ночи, Жорж.

– Любушка, – окликнул молодой француз гувернантку, выходя, – прикажи подать чаю к постели.

Он вышел, прикрыв тихо дверь.

2 ноября…

После бала и традиционного визита вежливости в намеченный Идалией Полетикой день она ждала особых людей – Жоржа Дантеса и дипломата Голландии Луи Геккерна. После четырех часов дня ближе к вечеру к дому на Моховой подъехала карета, из нее вслед за юным французским аристократом, едва задержавшись, вышел барон Геккерн, следовавший за своим названным сыном. По усыновлению Дантеса сам же Геккерн хитрил: ему нужен был близкий человек, напарник для уединения, чтобы было с кем проводить вечера по интересам и общению. Но юноша был столь увлечен светскими делами, что барышни, как считал барон, его отвлекали от него, он посчитал, что статус «сына барона» мог бы помочь ему в сближении с Дантесом, и предложил быть его «сыном». Его план не удался: Дантес все больше рвался в центр своих амбиций. Теперь на Моховой, 41 он с нетерпением рвался к чете Полетиков.

Внезапный шквал ветра сорвал цилиндр Луи Геккерна, Дантес поспешил отреагировать.

– Болван, – обратился он кучеру, – что ты сидишь, беги…

Указывал он в сторону улетающего головного убора. Извозчик не спеша слез, положил вожжи и, лишь перейдя на бег, ухватил шляпу барона. Вернув, он получил вознаграждение в двадцать копеек, что было больше, чем за провоз их экипажа. Наконец гости прибыли внутрь. Разделись, гувернантка приняла одежды гостей.

– Ви знаете, Идалия Григорьевна, какой сегодня шквал ветра? – высказался хозяйке молодой француз.

Идалия сделала удивленное лицо, в целом, ее не интересовала погода, но лишь приезд нужных ей людей. Потом она подивилась отсутствию барона. Геккерн отказался у входа в дом со словами на плохое самочувствие. Долго уговаривать его не пришлось, Дантес видел скрытые намерения в «отце», его ревность к хозяйке по отношению к приемному сыну.

– А что барон? – спросила хозяйка. – Я же приглашала обоих, – с кокетливой улыбкой она уставилась на поручика-француза.

– Случился болезни синдром хитрости… – пошутил Дантес.

Он рассмешил Идалию Полетику. Она всегда была рада видеть красавца и весельчака Жоржа Дантеса.

– Мне вашей шуткой можно бы увеселить мою кузину, – не без доли кокетства продолжила Идалия.

Полгода назад

Полгода назад Дантес получил анонимное письмо, являющееся объяснением чувств к нему. И о догадывающейся признательности его обладателю анонимки. Дантес в первую очередь решил тогда поделиться письмом со своим другом, соседом и единственным, кому он мог доверять в России.

– Она мне прислала письмо, мой отец, – уточнил Дантес.

Жорж Шарль знал об игривом отношении своего покровителя, что вырастало в весьма узкое обоюдное отношение к нему, за что Дантес недолюбливал своего соотечественника. Они встречались в комнате у дипломата, с трудом сдерживая коммаскуляции одного к другому. Дантес, как всегда, уселся на диван, придав форму преобладания положения, раскинув на спинке руку, держа в другой письмо. Геккерн не знал, что делать. Приемный сын не часто бывал в его апартаментах, и в этот раз он вел себя не так примерно, как желал барон, но ему было трудно в чем-либо возразить. Геккерн знал, о ком идет речь, он встал, походил по комнате. Луи Геккерн был одет в свой домашний халат с биркой герба французской империи с левой стороны, Дантес в своем светском одеянии, как пришел с улицы, тут же направился в общество барона. Кинув на диван пальто, проигнорировал гувернантку.

– Ты никак не успокоишься со своей рыжицей? – спросил Луи.

– Отец, барон! Как ты не понимаешь, это цветок, это ранняя пташка, что блистает среди иголок светской лиственницы. А ее муж сам по себе – «божья коровка», если бы не его положение, я бы давно занялся Идалией Григорьевной, – негодовал Дантес.

Геккерн не знал, что ответить, не показывая вида, он также негодовал. Засунув руки в карманы, покосился на стол, он желал отвлечься в своих листках.