Все в палате давно уже спят, а старик Вострухин глаза в потолок пялит и прикидывает, куда его после смерти определят. По раскладу получается, что тоже в рай должен попасть. Для этого у него такие имеются резоны.
Во-первых, заповедано Богом человеку добывать хлеб насущный в поте лица своего. Тут у него полный порядок. Поту за жизнь немало пролил. Считай, с двенадцати лет в колхозе ишачил. Перед войной на шофера выучился. По фронтовым дорогам четыре года рулил, а после победы по той же специальности еще сорок три года отбухал. Окончательный расчет получил, шутка сказать, в 68 лет. Медаль «За трудовую доблесть» задарма не давали, а в добавок в районной газетке пропечатали про него пять похвальных заметок, и на колхозной Доске Почета висел, пока не выцвел весь.
Другая главная заповедь — «не убий». Тут тоже не должно быть замечаний. Он и дрался-то только ребятенком, да раз по пьянке с тем же Иваном Егорычем, но помирились на другой же день, без всяких претензий друг к дружке. А на войне, хоть и прошел ее от первого дня до победного салюта, не то, что убить, даже ни одного выстрела не сделал — все баранку крутил. Два года на полуторке снаряды доставлял к передовой, потом командира дивизии возил. Сначала на «эмке», а уж в Польшу вошли — на «виллисе».
Что в войне участвовал, это ему большой плюс. «Защита Отечества — святое дело» — поучал их, новобранцев, в июне сорок первого политрук. А лет десять назад, когда у сыновей гостил, зашел в церковь, с тамошним попом разговорился и тот подтвердил, что правильная была у политрука формулировка. А еще давным-давно, добавил батюшка, князь Александр Невский сказал, что, если кто на Русь с мечом сунется, тот от меча и погибнет. И за то, что врагов Земли Русской истреблял нещадно был причислен князь к лику святых. Словом, как ни поверни, а с этой заповедью старику подфартило. Самолично ни одного немца не убил, а с другой стороны посмотреть — сколько их, поганцев, отправили на тот свет снаряды, которые перевозил ефрейтор Вострухин!
Теперь, что касаемо заповеди «не укради». Ну, мальчишеское озорство, когда по чужим садам лазили, знамо дело, в расчет приниматься не будет. А вот, что в сорок восьмом соблазнил его комбайнер Серега Колупаев мешок колхозной пшенички упереть, а потом они его поровну разделили, тут он, конечно, грешен. Но, может, на Божьем суде скидку сделают, что зачинщиком-то Серега был. И другое есть смягчающее обстоятельство: Пашка, старшой его сын, болел тогда сильно и нуждался в подкормке, да и Лизавета только народилась, боялись они с женой, что с голодухи материнское молоко пропадет. Серега-то вскорости помер, сгорел от самогонки, так что про ту кражу никому до сих пор неизвестно, вроде ее и не было. А уж страху он тогда натерпелся, не приведи Господи! Если б кто стукнул, считай, лет десять Колымы было бы обеспечено. Этот страх тоже можно зачесть в искупление вины. Тем более он тогда самому себе зарок дал, на чужое никогда не зариться, даже если оно плохо лежит. И этого самовольного обещания ни разу потом не нарушил.
Следующая заповедь о почитании родителей. Отец помер, когда ему только пять лет было. Тут вопрос отпадает. Ну, а к матери он всегда относился с заботой и почтением. У любого в деревне спроси, подтвердят. Жене строго наказывал, чтобы она мать ослобоняла от тяжелой домашней работы, на себя ее брала. А могилки родительские, теперь там рядышком и жена, и брат Николай лежат, содержал в порядке, не допускал, чтобы бурьян там вырос. Оградку железную по смерти матери в шестидесятом году поставил и подкрашивал ее регулярно, чтоб ржавчина не поела. Сначала в серебристый цвет, хоть и был тот много лет в дефиците, на лапу приходилось давать продавщице хозмага, а последние годы — в черный. Алешка-сын убедил, что для кладбища он более подходящий.
Конечно, посложней будет разобраться насчет супружеских обязанностей. Кобелем он никогда не был и верность своей Валентине Кузьминичне, царствие ей небесное, в принципе блюл. Но некоторые обстоятельства в этом плане все же имеются. Что с Фроськой Парамоновой сношался — это еще до женитьбы, значит, и греха особого тут нет. А вот в сорок седьмом сошелся с Ларисой Куркиной, она в райцентре на почте работала, за это, наверно, будет спрос. Как в райцентр доводилось ехать, к ней непременно заглядывал. С год, не меньше, такое их сожительство продолжалось. Как тут оправдываться? Лариса вдовая была, бездетная, мужа на войне убило. Баба она была душевная, добрая, но обличьем малость не удалась, мужики на нее не больно-то зарились. Так что, он, можно сказать, просто пожалел женщину. Потом, конечно, совесть перед женой заела, тем более, уже совместно троих нарожали. Когда с Ларисой окончательно прощевались, она ему спасибочки даже сказала за то, что обогревал ее одиночество.