Можно было спросить у Шарлотты, что та знает о сезоне дождей и истории январских штормов. Но не прошло и месяца после ухода Эдмунда, как Шарлотта тоже уехала. Ее отец, длинный и тощий, как угорь, вернулся с севера, где охотился на тюленей. После того как ее колонка о шелковой фабрике появилась в «Пчеле», чуть ли не каждый рыбак во всей округе мечтал только об одном — связать Шарлотту и утопить ее в океане, а Хаммонд Мосс вовсе не хотел, чтобы его дочь прокляли те, кто ходил в плавание. «Ну и чего в этом хорошего? Хватит тебе в газетчицу играть!» — сказал он ей. Он говорил не спеша, как будто слов у него в запасе было немного и ему было гораздо важнее ладить с другими охотниками на тюленей, чем разбираться, чего хочет его дочь и куда ее тянет. Его жена умерла при родах, и с того дня он не пролил больше ни одной слезы. Ему нравилось, что дочь выросла бесстрашной рассказчицей, но ему не нравилось, что она собирается избрать жизнь, которая будет лучше, чем у него. Хаммонд Мосс был стрелок так себе, его руки не всегда крепко держали винтовку, и морских слонов он забивал гораздо меньше, чем другие, но ни один человек на корабле не умел рассказывать лучше, чем он. Спокойными звездными ночами он не давал морякам заснуть, а хорошим рассказчиком Хаммонд Мосс был потому, что его не волновало, правду он говорит или нет. В действительности сам Мосс не задумывался, почему это так здорово у него получается. «Так тоже могло быть» — это была его всегдашняя присказка, и слушатели согласно трясли мокрыми бородами. Он ждал, что дочь выйдет замуж за такого же, как он, морского охотника, на старости лет он спокойно заживет в своей халупе, а она станет ухаживать за ним, пока муж будет в море. Но, вернувшись с последней охоты, Хаммонд ясно понял, что дерзкие планы Шарлотты были гораздо больше, чем он для нее хотел, — она просто одержимая какая-то стала! Изображая разгневанного папашу, он покидал в океан все ее записные книжки вместе с карандашами и, усевшись в кресло, из которого во все стороны торчали пружины, спросил как ни в чем не бывало: «Ну, что там у нас на обед?» Не прошло и недели, как Шарлотта куда-то уехала, и долго потом о ней никто ничего не слышал.
И вот весь этот промозглый январь Линда подрабатывала уборщицей в лавке Маргариты. Как-то Маргарита сказала ей:
— Линда, ну и что же, что дождь все время идет. Все равно нужно себя в порядок приводить!
С этими словами она увлекла ее в дальний уголок лавки, без устали повторяя, что Эдмунд обязательно вернется, никуда не денется.
— Вот, попробуй, — сказала Маргарита и протянула Линде пробную баночку помады «Рубилайн», бутылку огуречного лосьона для шеи за восемнадцать центов, баночку крема с маслом цветов апельсина, чтобы приглаживать брови. — Вот позанимаешься хоть немного собой, и день быстрее пройдет, — добавила она.
Сама Маргарита не ложилась в постель, пока не удалит с верхней губы волоски при помощи какого-то парижского средства. Линда отправилась домой с набором под названием «Принцесса» для увеличения груди. В него входил специальный крем для груди — жирная белая масса, изготовленная, если верить этикетке, из растительных масел и древесного угля знаменитым французским химиком в лаборатории «Сероко» в Чикаго, штат Иллинойс. «Вечером вобьешь крем в…» — и Маргарита побарабанила пальцами по своей груди. Вечером, когда в доме стало тихо, Линда принялась выполнять указания. Под мерный стук дождя она аккуратно расстегнула кофточку и начала втирать похожий на сало крем в нижнюю часть груди, в темные кружки у твердых сосков. Этикетка сулила «упругую, полную, круглую грудь», и Линда удивлялась про себя: неужели она сама у нее не вырастет? Почему она это делала, ей и самой было не вполне ясно. Ей не очень-то верилось в эти заманчивые обещания, хотя она зачерпнула еще крема, ведь Маргарита сказала ей, что мазать нужно до тех пор, пока кожа не станет жирной и скользкой, как общипанная курица.