Пасадена

Она наврала Брудеру — сказала ему, что заночует у Шарлотты, и совершенно растерялась, когда он спросил: «Что делать будете?» — «Что делать? — повторила Линда и задумалась, ведь она обещала никому ничего не говорить, а значит, и ему тоже. — Да носки штопать. У нее отец скоро возвращается». Линда тут же пожалела о своей неуклюжей лжи, а самое страшное — поняла, что он ей не поверил. «Я потом тебе расскажу», — робко добавила она, но дело было сделано, и… как там Валенсия говорила, когда Линда была маленькой? «Ложь — не воробей, вылетит — не поймаешь». Вот оно, значит, что! Вот о чем говорила Валенсия!

— Слышишь — музыка играет? — спросила Шарлотта.

Прямо в их сторону, вдоль по каньону, лился быстрый поток ритмичных звуков. Линда с Шарлоттой шли по рельсам, зажатым между двумя холмами, потом рельсы повернули, холмы расступились, и перед ними появилось здание шелковой фабрики. Оно стояло на самой вершине холма, окруженное дубами, сквозь стеклянные стены лился ослепляющий электрический свет, из открытых дверей дико гремела музыка. В жестяной крыше отражались отблески факелов, расставленных по углам здания и на склонах холма, пламя билось и почти гасло на ветру, а через дыру в потолке в небо змеей уползал маслянисто-черный дым. Линда и Шарлотта подобрались ближе, к огромному платану с мощными сучьями, с которого было замечательно видно, что делается внутри. Через стеклянные стены они увидели на сцене настоящий джаз-банд, музыкантов в белых шелковых рубашках со сборчатыми рукавами: один играл на рояле весом семьсот пятьдесят фунтов, какие покупают для гостиных, молодой человек лупил по большим и маленьким барабанам, третий. в очках, держал на коленях севильскую мандолину, четвертый пощипывал струны блестящего никелированного банджо. Вокруг них танцевали пары — незнакомые ей мужчины и девушки, наверное ровесницы Линды, с мокрыми от духоты лицами и расстегнутыми до самой груди кофточками. Мужчины по большей части походили на рыбаков, чернорабочих с ферм и приезжих рабочих-сезонников; рукава их рубашек были закатаны выше локтей, штаны из грубой ткани хрустели от въевшейся в них соли, в глазах сверкал плотоядный блеск и одновременно неуверенность — в танцах они были небольшие мастера. Линда смотрела на них и думала, что они, должно быть, приезжают сюда из Ошенсайда и Эскондидо, а может, даже и издалека — из яблоневых садов в Хулиане, и, может, среди них есть и те, кто жил в пещерах на склоне горы Паломар; это была неорганизованная, но тяжеловооруженная орда, клянчившая деньги с водителей, по воскресеньям пускавшихся с горы в обратный путь.

На холме, вокруг фабрики, стояли десятки машин, блестя под огнем факелов спицами колес, металлическими боками и латунными сиренами, прикрученными к приборным панелям. Таких машин было больше, чем телег, и Линда знала, что на них ездят вовсе не чернорабочие — нет, сюда приезжали от самого Сан-Диего владельцы магазинов, страховые агенты и, может быть, даже пара застройщиков, которые в последнее время зачастили в лавку к Маргарите, любопытствуя, не продает ли кто фермы у самого океана. У подножия холма стояли привязанные к коновязи лошади; от неровного света факелов они испуганно топтались, поводили черными, точно резиновыми, ноздрями и выглядели здесь совсем неуместно. С холма неслось оглушительное «драм-там-там!», «драм-там-там!» вперемешку с мужским гоготом, визгливыми голосами девушек, отпускавших соленые шуточки, не слышные Линде, незлой перебранкой за бутылкой. Нескольких рыбаков Линда узнала, потому что видела их на пирсе, — это были Барни, Свекольный Пит и Персик, совсем еще мальчик, щек которого пока не касалась бритва, — из-за нежных щек его так и прозвали. Рыбаки сидели на улице у фабрики, на перевернутых ящиках с надписью «Живые растения», делали самокрутки, передавали по кругу маленькую фляжку; они и сами были похожи на рыб — с бледными лицами, сонно вылупленными глазами, круглым отверстием рта, в которое лилось спиртное из фляжки. Другие располагались на бревнах и ящиках вокруг небольших костерков, везде с громким лаем носились собаки, пара дворняг решила прямо здесь справить собачью свадьбу, так что пришлось их растащить. Мужчины громко галдели, отхлебывали вино из бутылок и виски из фляжек, оплетенных рогожей, огни факелов выхватывали из темноты их хмельные взгляды.

— Посмотри вон туда, — прошептал Шарлотта. — Это ведь мистер Клифт.