Паруса судьбы

Таверну Початка навещала лишь босоногая братия окраин, так называемого драного сорта, что жила своей преудивительной жизнью. Завсегдатаи объявлялись в час ломких теней, когда в небесах загорались первые звезды, и, хохоча или ругаясь, оседлывали отполированные штанами и юбками стулья.

Какая здесь была невообразимая «клиантель»! Шулера с экзотической внешностью охотников на тапиров180. Долгогривые и прилизанные, с тавром разврата и тихой тупости гачупины, которым сколько ни пей и ни грабь, − один бес, − не хватает на скромные радости.

− Буэнос диас!181 Как дела, старый сандаль? Чем порадуешь? − послышались с порога приветствия, но…

Вид Муньоса заставил всех почесать затылки. Толстяк, раздувшись от важности, как королевский индюк, не то чтобы не обращал внимания, нет, он просто не замечал их. И когда они зарычали от возмущения, посмотрел на них так, как смотрит хозяин амбара, из которого давно вынесли зерно, на стаю крыс. Теперь перед ними стоял не вчерашний шелудивый трактирный скунс в драном жилете, заношенной рубахе с липнущим к потному загривку грязным воротником… Он, не меняя осанистой позы, лишь брезгливо повел бровью и громко изволил заметить:

− Отныне я вам не «старый сандаль» и даже не Початок, а уважаемый сеньор Антонио, − во всеоружии туго набитого кошелька бомбардировал поучениями Муньос. −И второе, мерзавцы, чтоб я не слышал больше «как дела?»: дела у воров, а у сеньора Антонио − работа.

Он пыхнул дорогой трехдюймовой сигарой, чем вызвал немалое удивление, и грохнул кулаком по стойке на манер капитана Луиса.

− Ну, что, колумбы, будем выворачивать карманы? Ром с девками подскочили в цене!

Надо было только видеть, как вытянулись рожи пикарос182. На какой-то миг они стали скромнее даже мантеты183 вдовы, стоящей у гроба мужа. Сильвилла − и та проглотила язык от страха, когда в зале грянул ответный залп.

− Что с ним? Пьян?

− А по-моему, братья, он просто свихнулся!

− Ах ты, толстый говнюк! Ты что, совсем нюх потерял?

− Ну, мы высыпем твой позвоночник в штаны! Ты, видно, давно у нас деснами не улыбался!

Волосатые груди и кулаки двинулись на Муньоса…

− Это кто-то из вас сказал, или дверь скрипнула?! − окрысился Початок. − Да для настоящего кондора стая тупоголовых дрондов − так, тьфу! − старый плут смачно харкнул им под ноги. − Вам не на меня… А вот на что пялиться надо!

Набитый реалами подсумок распахнул свой зев, заставив всех разинуть рты.

− Санта-Мария! Он и вправду хозяин! И это всё твое?..

− А чье же?! Ну?! Проглотили! Ха-ха! − Антонио ловко перекинул подсумок обратно за стойку. − Теперь-то уж я развернусь. Кончилось черное время, когда Початок хлебал вонючую чичу184. Обо мне все узнают! Клянусь камаурой185 самого папы, я закажу пилеты186 лига на лигу! И, будь я проклят, весь город станет таскаться на водопой к дону Антонио, чтоб промочить жабры!

− Святые слова, Антонио!

− Тогда с тебя причитается! Плесни-ка нам чего-нибудь покрепче!

− Да ты рехнулся, сынок! − папаша Муньос посмотрел на здоровенного углекопа, как веедор187 на монастырскую вошь. − Похоже, у тебя в кармане кукиш, а? Ты пораскинь своей дурьей башкой, наглец, какой хозяин будет задарма поить всяких проходимцев!

Он рассыпался хрипучим смехом. Живот ходил ходуном, бесстыжие глаза мышатами шныряли туда-сюда.

− Ну и сволочь же ты стал, Початок! Быстро у тебя память отбило, за кем ополоски допивал.

− Да что говорить с дерьмом. У него и дыма от трубки не выпросишь, − длиннющий как матадорская бандерилья188 углекоп махнул рукой. − Эй, пылим в другой притон, ребята!

Толпа заскрипела половицами к выходу. Початок притих, сообразив, − эта мысль его пырнула как шпора, −что сболтнул, и лишнего. «Вот, псы! Послушать их, так им чужая радость, что гвоздь в сапоге!» Его едва не хватил столбняк, когда он увидел хмурые спины своей паствы, и, если бы не своевременное вмешательство мамаши Сильвиллы, кто знает, чем бы могла закончиться очередная одурь Антонио.

− Эт-то что такое?! Куда это вы намылились, генералы? Нечего слушать выжившего из ума осла!

Складки смуглого «теста» вздрогнули: жена, между делом, осчастливила потную лысину мужа горячей затрещиной.

Тот даже не пискнул. Лишь дрыгнул ляжками, стиснув зубы.

Джин был загнан в бутылку − угрюмые спины приостановились, повернули лица. Сильвилла выдавила приветливую гримасу и утерла затрапезным рукавом увлажненное лицо.

− Ай, пропади всё пропадом! − неожиданно взвился Антонио. − Гуляем, кабальерос!

Пузатый бочонок в три, а быть может, и в пять бушелей189 выкатился из-за стойки.

− Вот это по-нашему, старина!

Из широкого днища бочонка выбили затычку, и многорукая толпа облепила веселящий источник. Струя хлебосольно вырывалась, розовопенилась, стремительно наполняя почерневшие дубовые кружки.

− По первой за тех, кто в пути! − хрипел развеселившийся Муньос.

Ноги его порывались отбивать сумасшедшую чучумбэ190. Но лишь порожние кружки забарабанили донцами по столам, утолив первую жажду, как на торгаша обрушились вопросы:

− Антонио, а где твоя жемчужина?