Партизанский фронт

Когда группа приблизилась к деревне Остров, впереди вдруг появилась одинокая фигура.

— Кто идет? — окликнул Шиенок.

— Свои. Мне нужно видеть вашего комиссара, — прозвучал в ответ грудной женский голос.

Маруся Ободовская тут же узнала незнакомку и бросилась к ней:

— Здравствуй, Катя! Ты что здесь делаешь в такое ненастье?

— Иду в отряд, — последовал ответ.

Это была Катя Мальцева, сестра Пети Мальцева. На следующее утро она рассказала в штабе о встрече со своим братом, работавшим на водокачке в Смолевичах, но отстраненном от работы по неизвестным причинам. Сказала и об опасности для нее оставаться в деревне. Катя просила взять ее в отряд.

— Что же вы будете делать у нас без оружия? — спросил Катю командир отряда.

— Сначала добуду оружие, а потом буду бить оккупантов, — не задумываясь ответила Катя. — Прошу с первой же группой направить меня на боевое задание. Пойду без оружия, а там будет видно.

Командир распорядился включить Катю в группу лейтенанта Фоминкова, отправлявшуюся в засаду на шоссе Логойск — Минск. В ходе боя она захватила винтовку и из нее уничтожила двух гитлеровцев. Это было ее первое боевое крещение.

Потребность в динамите выросла настолько, что нам пришлось создать отдельную команду опытных подрывников, которая тем только и занималась, что разыскивала снаряды и невзорвавшиеся авиабомбы, обезвреживала их и передавала в подразделения. Среди умельцев по обезвреживанию бомб хочется назвать подрывника и бесстрашного стрелка из ПТР Ивана Степановича Мархеля и немца-антифашиста Курта Ланге. Добытую взрывчатку партизаны использовали изобретательно и экономно. Непревзойденным мастером по замысловатым «сюрпризам», скромным по затратам, но эффективным по результатам, слыл у нас комсомолец Василий Евсеевич Лаврухин. О нем и некоторых его делах расскажу подробнее.

Лохматые снежные тучи заволокли небо. Позже обычного пробивался слабый рассвет. Дозорные, поглубже зарывшись в окопчик у кладбища у Заречья, сильно продрогли. Морозный ветер, дувший со стороны покрытого льдом болота, точно огнем, обжигал лицо Урупова, одного из дозорных. Вдруг послышался отдаленный конский топот. Партизан насторожился.

— Слышишь, Николай, кого-то несет спозаранок, — проворчал Урупов, толкнув дремавшего Мазура.

Сухо щелкнул затвор пулемета, из-за надгробной каменной плиты высунулась лохматая шапка-ушанка Мазура. Еле слышный вначале топот быстро нарастал, становился отчетливым. Наконец на дороге показался всадник. Заметив человека у пулемета, он резко осадил коня.

— Не спеши, дура, раньше батьки в пекло, — спокойно сказал Мазур. — И не вздумай удирать, перережу одним махом! — угрожающе добавил он, не отрываясь от ручного пулемета.

— Смотри, как бы я тебя раньше не резанул! — смело бросил в ответ незнакомец.

— Ишь какой горячий! — одобрительно заметил Мазур.

— Если полицаи, живым не сдамся! — крикнул всадник, сжимая оружие.

— Мы партизаны, а ты кто?

— Партизан-одиночка Василий Лаврухин! — громко ответил всадник. Посиневшие руки крепко вцепились в немецкий автомат. Из-под ремня торчали длинные деревянные ручки двух гранат.

Бойцы переглянулись, и Урупов спросил:

— Откуда пожаловал, браток?

— Из Косино.

Партизаны еще больше насторожились, ибо хорошо знали, что бывший совхоз «Косино» стал опорным пунктом оккупантов и полицаев.

— Что ж, парень, слезай, гостем будешь, — пригласил его как ни в чем не бывало Урупов. — Смена подойдет — проведем в штаб.

Лаврухин лихо соскочил, привязал скакуна к толстой березе, подошел, присел, достал из кармана туго набитый кисет и не торопясь стал закуривать:

— Вы из отряда «Смерть фашизму»?

— Возможно, и так, — ответил Мазур, приседая рядом с Лаврухиным.

— Порядочек! Закурим, — подошел Урупов. Протягивая руки как бы за кисетом, он рванул из рук Лаврухина автомат. Парень, как ужаленный, вскочил, попятился и, выхватив гранату, крикнул:

— Вы что, полицаи?

— Тише ты, перец! — громко, но незлобиво осадил его Мазур. — Полицаи так не цацкались бы с тобой. Остынь.

— Не бойся, партизаны мы, — подтвердил Урупов. — И если ты настоящий партизан — не обидишься. В штабе разберутся.

Спокойствие и уверенность, а главное, что ни один из партизан не схватился за оружие, убедили Василия, что он попал к своим. Он заулыбался.

— Чего ж ты тогда рванул у меня автомат, как у какого-нибудь бандита? — покосился он в сторону Урупова. — Или вы не видите, кто перед вами?

— Видеть-то мы видим, а только проверить лишний раз не мешает. Ведь ты откуда привалил к нам, а? То-то же! Нет, брат, ты уж потерпи, придет смена, в штабе разберутся что к чему.

Через полчаса его доставили в лагерь. Сидя в штабной землянке на еловой колоде перед Василием Федоровичем, мной, Кисляковым и Соляником, Лаврухин заметно волновался: то теребил треух, то отбрасывал с высокого лба длинные пряди русых волос. А из-под широких бровей глядели умные упрямые глаза.