Паром через лето

Сентябрь — ив далеком саду дозревают плоды.
Пора вспоминать, что библейский запрет отменен.
Сияет кувшинка во мраке цветущей воды
свечой во блаженном неведенье смены времен.

Герань под окном перешла в золотой сухостой,
пустая веранда готова к приему гостей,
которым грешно ли нагрянуть и стать на постой,
не дав о себе наперед телеграфных вестей.

Вечерним содружеством правит ленивая блажь
вкусивших от древа с лукавым названьем «ранет».
Отпущена мера болгарского перца в гуляш,
в мошну виночерпия — горсть полновесных монет.

Прекрасной лозою увенчан мой друг тамада.
Пространные тосты навеяны соком лозы.
Темна в облаках, надвигается с юга вода
завязку застолья окрасить началом грозы.

Во здравие ночи трубит жестяная труба,
сокрытая в дебрях сырой резеды и плюща,
когда благосклонным перстом указует судьба
сплотиться у лампы и ночь пережить сообща.

Не будем пристрастны к случайному выбору тем,
веселого зелья нацедим в бездонный кувшин;
помянем прошедшее наше, быть может, затем,
что нынешний праздник разлукой навек завершим.

Затем, что отпущено времени только в обрез
и утро едва ли забрезжит в четвертом часу,
и капли воды, просочившись сквозь ветхий навес,
во сне — как топор лесоруба в оглохшем лесу…

* * *

Лиловая вязь светотени
пестрит четвертушку двора,
и запах нагретых растений
по комнатам слышен с утра.

Какие простые приметы
у первоосенней поры!
Очерчены резко предметы,
деревья и конус горы.

Горячие доски фасада
белеют почти на глазах.
Ранет доставляют из сада
и варят в глубоких тазах.

Ползут облака, означая
игру с дождевою водой.
Но блага вечернего чая
нисходят своей чередой:

несут голубые сосуды
и яства на желтый поднос,
и в звяканье чайной посуды
не слышно мелькание ос…

ПАТЕФОН

Купите патефон
на шумной барахолке.
Смотреться будет он
под сенью книжной полки.

Веселая игра —
старинная машина!
Вставляется игла,
сжимается пружина.

Мембрану вниз — и вот
надсадно и игриво
чужой кумир поет
о карнавале в Рио.

О том, как без воды
остался праздный город,
на разные лады
чревовещает голос.

Любого уморит,
отправит в аут живо
набором «рио–рит»
домашнего пошиба.

…Но, просветлев лицом,
мать входит из прихожей:
— У нас с твоим отцом
был до войны похожий.

Стоял в пустом углу,
ломался и картавил —
отец одну иглу,
как бритву, часто правил.

Ты странным был, сынок:
когда кричал сердито —
никак уснуть не мог
иначе чем под «Риту».

Любил «Гавайский вальс»,
смеялся под «Калинку»…
Но, что же я… у вас,
я вижу, вечеринка?..

Купите патефон!
Костюм еще потерпит.
Старинный вальс–бостон
круг прошлого очертит,

где нет еще войны
и мама осторожно
накручивает сны
над пологом в горошек…

В ЛУГАХ