Пароль «Аврора»

Герман скинул капюшон, подставив обнаженную голову дождю. Фонарь, захваченный Вадимом, осветил сваренный из металлических прутьев крест, ограду и выгравированную на блестящей табличке надпись: «Завадский Сергей Евгеньевич. Любим, скорбим». Эмблему Института под надписью – схематическую модель атома внутри спирали.

– Ты был настоящий боец, – обронил вдруг Герман. Вынул из кобуры пистолет. Ненадолго замер, глядя на табличку. – Ты отдал свою жизнь, чтобы мы жили. Мы будем помнить тебя всегда.

Вадим сумел не вздрогнуть от раскатившегося над могилой выстрела. Рвущийся с губ вопрос – что это за слова, зачем? – тоже сумел задавить. Молча смотрел, как по коротким, зачесанным назад волосам Германа скатываются дождевые капли. Герман смотрел перед собой.

– Я родного-то отца ни разу не видал, – признался вдруг Вадиму он. – И на отчима с детства бычился… А к Евгеньичу прикипел. Большой души был человек. И мужик настоящий. – Герман надвинул капюшон. – Идем, что ли?

Вадим кивнул.

– Пацан-то ваш как?

Мужчины возвращались ко входу в Бункер. Вадим, поверх накинутой плащ-палатки, держал над головой зонт. Герман от зонта отказался.

– Кириллу лучше. Спасибо, что интересуешься.

– Вадик. – Герман остановился. – Так было надо.

– Для чего?! – вскинулся Вадим. Он тоже остановился. – У тебя почти сотня бойцов, в плену оказались всего трое. А Кирилл – талантливейший парень, ты не представляешь, на что способен его мозг! О чем ты только думал?

Зонт из-за усилившегося ветра так и норовил воткнуться Герману в лицо, Вадим с трудом удерживал его над собой.

– О том, что я сам на солнце горел. – Голос Германа похолодел. – В отличие от тебя, знаю, каково это! Сотня, две, десяток бойцов – да сколько б ни было! Это до того, как все случилось, людей не считали – хоть тысячу положу, но своего добьюсь, а бабы еще нарожают, тогда другими мерками мерили. Я не из тех времен! И я за своих – горой, ясно? Это тебе они все – на одну рожу, а я каждого знаю, и за каждого голову положу. Твоего пацана Толян не тронул бы. Моих – заживо на солнце бы выкинул. Так понятно?

– Не думаю, что это тебя оправдывает. – Вадим в очередной раз попытался удержать рвущийся из рук зонт.

– А я и не оправдываюсь. – Герман перехватил зонт, твердой рукой пристроил над головой Вадима. – Пошли… И не жду, что ты мне за такую подставу спасибо скажешь. Просто объясняю – повторись это все, я поступил бы так же. А пацан ваш и правда хорош. Сам выкарабкаться сумел, и Толяна, считай, без козырей бы оставил, если б тот выжил. А так, мы еще и этого упыря задавили… Ты хоть знаешь, что сейчас в Цепи творится? – Герман повернул голову, требовательно заглянул Вадиму в глаза. – Знаешь, что народ во Владимир со всей Цепи валит, как прознали, что Толяна больше нет? Из крупных поселков не лезут, а из мелких, голодных – только успевай принимать да дома пустые подыскивать. Благо, работы всем хватит… Уф-ф.

Они приблизились ко входу в Бункер, датчик движения включил прожектор. Герман сложил и отряхнул от капель зонт, зашел под навес с привязями для лошадей – адапты, приезжая, оставляли их тут, – ослабил завязки капюшона. Привязанный под навесом жеребец, почуяв хозяина, заржал.

– Ч-ш-ш. – Герман потрепал коня по морде. – Погоди, Буран, скоро поедем. – Вытащил сигареты, явно не собираясь спускаться под землю.

– Подожди, – оторопел Вадим, – что значит – скоро поедем?

– Да хотел до своих добраться. – Герман закурил. – Как раз до рассвета успею. Я ж только с Евгеньичем попрощаться приехал. А так – и во Владимире дел полно, и дома уж сколько не был. Иннка одна надрывается – благо, хоть молодняк подрос. С посевной справятся, тьфу-тьфу. – Герман постучал по деревянной ограде навеса.

– И ты… даже не хочешь задержаться, чтобы объясниться?

– Дак, Евгеньичу я уже ничего не объясню. – Герман мотнул головой в сторону кладбища. – Разве что на том свете сочтемся… Пацан ваш не хуже меня отдупляет, что к чему, сам это все придумал, сам разыграл, как по нотам. Молодец, крепкий оказался… Грише привет передавай. А с тобой – вроде всё решили? Или еще формальные извинения принести надо?

– То есть, неформальные извинения ты приносить не готов? – Вадим почувствовал, что закипает. – По-прежнему считаешь себя правым? Не считаешь свой поступок кощунством, а то, что с твоего попущения творили твои питомцы – мародерством?