Пароход идет в Яффу и обратно (Рассказы и повесть)

Но в период угасания он получил одно письмо, которое удивительно изменило его жизнь. В тот день он был пьян, так как поссорился с женой и напился от огорчения. Малка решила его хитро надуть, и хитрость ей удалась. Проделка была следующая. Она уговорила старую соседку невзначай шепнуть Гордону, будто бы в Иерусалиме снова появился Муса и араб посещает их дом. Соседка охотно согласилась: жить осталось ей мало, и единственной радостью, способной сократить последние дни, были чужие семейные скандалы.

— Господин Гордон!

— Что?

— Имею ли я право на сон?

— Конечно. Но при чем тут я?

— Так вот, — обиженно заскулила соседка, — ваши гости не дают мне спать.

— Не понимаю.

— Скажите вашему арабу, чтоб не хлопал так сильно дверьми, когда уходит. Каждый раз! Я просыпаюсь каждый раз!

— Какому арабу?

— Ну, тот самый, высокий… Боже мой, вы же должны знать своих гостей лучше, чем я.

Гордон ужаснулся своих мыслей. Значит, Муса опять посещает его дом, как посещал дом его ребе? Он подождал жену — она была на базаре — и встретил ее криками:

— Распутница! Я ухожу от тебя! Я не смогу больше быть мужем обманщицы.

— Но ведь и ты обманываешь меня, — с удовольствием ответила Малка.

Гордона потрясли ее слова.

— Как?! Ты даже не отрицаешь своей связи с Мусой?

— Разве тебе не все равно, Александр?

Она увидела слезы на его глазах и быстро созналась, что сделала его жертвой хитрости. Он сперва не поверил, но потом возмутился ее поступком и, ругаясь, ушел из дому. По дороге в кинематограф Гордон заглянул в греческую харчевню и там напился. Посетители кинематографа удивленно пересмеивались, замечая осоловелые глаза и дрожащие руки кассира. Отпуская билеты, Гордон неожиданно нашел на конторке вместо денег письмо. Он выглянул из окошка. Вокруг никого не было.

«Александру Гордону» — прочел он на конверте.

За окошком сидели в ожидании сеанса люди. Они не видели, кто положил письмо. Гордон опустил окошко. Почувствовал, что сразу протрезвел. Разрывая конверт, решил: «От Анны Бензен».

Закрыл ладонью конец письма, чтоб не бросилась в глаза подпись. В краткий миг придумал множество возможностей. Она кается. Она тоскует без него. Она жалеет о своем поведении. Она ищет в нем спасения. Волнуясь, стал читать.

«Мой друг!

Привет тебе из Каира! Помнишь ли ты еще меня?..»

«Нет, не от Анны», — понял Гордон и убрал ладонь с подписи. Увидел последние слова: «Твой Ровоам Висмонт».

Почувствовал разочарование и огорчился, что разочарован получением письма от любимого друга. Затем успокоился и прочел все от начала до конца. Висмонт писал из Египта:

«Друг Александр! Я с большим опозданием узнал, что Герш Гублер сидит в Аккрской тюрьме. Увы, я ничего не могу для него сделать. Я живу далеко и служу здесь канцеляристом в банке. Меня с большим трудом устроили на это серое место. Помогло мне то, что я сын своего отца, имевшего много друзей в Палестине. Здесь, в Каире, живет бывший управляющий ротшильдовской фермой. Сейчас он директор одного из отделений Египетского банка. Принимая меня на службу, он дал мне понять, что все дело в моем отце и что я должен оправдать доверие… Тебя приветствует моя жена. Да, я женат, Александр. Она англичанка и работает машинисткой в нашем банке. Если б мой десятимесячный сын мог говорить, он бы тоже приветствовал тебя. Как живет Малка, Лия и другие?.. Теперь поговорим о деле, дорогой Александр. Надо спасти Гублера, надо вытащить его, правдой или неправдой, из Аккрской тюрьмы. У тебя есть связи, Александр. Разумеется, ты сделаешь все, что можешь. Я решил: посылать тебе письмо по почте неудобно и вредно, и потому пользуюсь оказией. Напиши мне, Александр».

Взволнованный Гордон еле просидел до девяти часов вечера, когда прекращается продажа билетов. Он много раз перечитывал письмо, и им овладели странные и беспокойные чувства. Захотелось сейчас же совершить нечто такое, что могло бы зачеркнуть все последние годы. Его спокойная жизнь, к которой он давно привык, показалась ему непонятной бессмыслицей. Сонные дни и постоянные несложные ссоры — какая мерзость! Кармель по утрам и вечерам — мерзость. Партия домино с соседом, интриги с подругами жены, угасшие желания — все мерзость, мерзость.

Он вдруг вспомнил, что не вспоминал давно: свою старую родину и старых друзей в покинутом городе, и дочь городового, и бюсты Робеспьера и Марата, и стрельбу на улицах, и шествия, и траурные марши… Он шел домой, грустный, но грусть его была возвышенна, и Гордон чувствовал, что и грусть его иная, и был смущен и доволен внезапной в себе переменой. Когда на пороге дома его встретила печальная и испуганная Малка, он почувствовал к ней нежность, поцеловал в обе щеки и заплакал. И когда, воспользовавшись отлучкой жены, Лия по-хозяйски потянулась к нему, он отстранил ее и, как в старину, почувствовал к ней отвращение.

Она спросила:

— Что это значит?

— Летаргия, — ответил он.

— Не понимаю.