Пароход идет в Яффу и обратно (Рассказы и повесть)

— А скажите, — продолжал кузнец, — у вас много денег в банке на текущем счету?

— Я небогатый, — ответил Броун.

— Все-таки?

— Ну, тысяча долларов.

— А у меня, — воскликнул кузнец, — дыра от бублика и копоть от свечки. Но скажу, что не завидую вам. А почему?

— Потому что вы куете свое еврейское счастье, — быстро ответил мистер Броун.

— Правильно, — сказал кузнец.

Нам было весело глядеть на обоих кузнецов, и мы сели с Броуном вблизи кузницы, на груду белых мраморных плит. Мы знали, что мрамор — здешний, он добывается в Лондоко. Вернее, его можно добывать, так как никто его никогда не брал. Управление Уссурийской дороги как-то решило выстроить новое здание для станции Тихонькой. Железная дорога привезла несколько грузовиков белого с розовыми жилками мрамора и забыла о нем. Здание строили из дерева и фундамент клали кирпичный, а мрамор лежал всеми забытый.

— Американец, — крикнули из кузницы, — вы знаете, на чем вы сидите? Вы сидите на нашем биробиджанском мраморе. У нас есть все. Хотите уголь — пожалуйста! Хотите железо — пожалуйста! Хотите розовый туф — пожалуйста! Хотите золото…

— Он преувеличивает, как всякий патриот, — сказал мистер Броун.

Сидя на мраморных плитах, мы увидели следующую сцену. Пожилой еврей в местечковом одеянии подошел к станице. Он приехал сюда недавно. Это было видно по всему: и по его костюму, и по его робкой походке. Он очутился у поскотины. Чтобы войти в село, ему надо было повернуть вертушку. Но в нее уперлась пегой мордой корова. Местечковый житель остановился. Он, видимо, боялся коровы и захотел отступить, но заметил нас и сразу сделал вид, что ему вовсе не нужно в село.

— Я же совсем забыл, — сказал он вслух, — мне же нужно на станцию.

Кроме нас, его робость заметил босой еврейский мальчуган из парикмахерской. Он со смехом отогнал корову. Тогда местечковый житель произнес:

— Э, успею на станцию.

Затем он прошел в село.

— Плохой земледелец, — сказал, улыбаясь, мистер Броун, — но Робинсон мне уже показывал таких в Худинове. Они довольно быстро осваиваются с новым образом жизни. Наш кузнец тогда докует свое счастье, когда последний житель последнего местечка перестанет бояться коров и лошадей, и земли, и гор, и рек, и вообще живой природы. По совести говоря, — произнес вдруг Броун, — мне очень хочется спать.

На станции стоял вагон. Здесь жила американская экспедиция, возглавляемая президентом университета в штате Юта Вильямом Гаррисом. Броун показал на вагон.

— Меня туда не пустят. Все спят. Мистер Гаррис не любит, когда его будят раньше времени. У нас еще есть полтора часа. Давайте послушаем, что стало с нашим художником из Тель-Авива.

Было хорошо сидеть на мраморных плитах. Рядом с нами шумела Бира. Мычал и блеял скот. Шли евреи. Проносились еврейские всадники. Посматривая на нас, стучали кузнецы. Оглядываясь и здороваясь с прохожими, Броун слушал мой рассказ о Гордоне и о посещении им губернаторского дома.

На Масличной горе, там, где кончается скорбный путь — Via Dolorosa, ведущий от ворот Св. Стефана мимо мечети Омара и множества греческих, русских и франко-итальянских храмов к гробу Христа, находится дворец-замок. Он принадлежал раньше императору Вильгельму Второму. Сейчас здесь проживает со своей свитой иерусалимский губернатор генерал Сторрс. Резиденция властителя Святой земли охраняется индусами-сикхами.

У генерала Сторрса был званый вечер, на котором, среди других гостей, были известные всем трем палестинским областям лица: представитель папы епископ Брассалина, лидер мусульманско-христианской партии и владелец нескольких миллионов денумов земли Муса-Казим-паша-эль-Хуссейн и управляющий из Палестинского банка Иона Апис. В числе гостей Гордон встретил много чиновников из миссий с их женами, актеров Яффского театра и офицеров из свиты губернатора. Когда садились за стол, он занял место рядом с Аписом. Тот не отпускал его от себя весь вечер. Он держал в левой руке миниатюру, сделанную Гордоном.

— Как только ужин подойдет к концу, — шепнул Гордону Апис, — мы приблизимся с вами к генералу. Я подарю ему миниатюру от вашего имени. Не говорите ничего: генерал все равно не поймет вашего ломаного языка. Было бы очень хорошо, если бы в то время, когда я буду преподносить миниатюру, вы стояли бы рядом, чуть склонив голову, а когда генерал начнет благодарить, приложили бы к сердцу правую руку…

— Не буду, — сказал вслух Гордон.

Апис испугался.

— Ну, не надо, не надо, — зашептал он, беспокойно оглядываясь, — художники всегда капризны… Все будет хорошо… превосходно… Я вам налью вина.

— Спасибо, — ответил Гордон.

— Вы, конечно, любите кармель?

— Да.

— Я тоже, — весело болтал Апис.