Пародии

- Да, он мне нравится, - повторила она. - Чем больше хлама, тем лучше. Это не хлам. Понимаешь? И не спорь со мной. И не возникай даже. И не смей говорить, что я глупее. Не дорос со мной спорить, так не спорь.

- Я не спорю, - отнекивался он. - Я же люблю тебя.

Света объяснила:

- Ты у меня такой упорядоченный, что меня от этого временами тошнит. Ты такой правильный, что дальше некуда. И в спальне мне необходим беспорядок. Мне он нужен с таким занудой, как ты, а иначе будет совсем занудно. Понимаешь? Но не будем о этом. Так можно и поссориться. Давай о чем-нибудь другом.

- Да ладно, я ничего, - ответил он. - Ты ведь знаешь, как я люблю тебя.

- Ага, - вздохнула она. - Знаю.

Прошло минут пять, бутерброды кончились. Валера прихлебнул чай и спросил:

- Правда, что наши соседи Гопштейны сволочи?

- Еще какие! - подтвердила она.

- Каких свет, наверное, не видывал, - уточнил он.

- Зато у них чудесная пушистая кошка, - мечтательно сказала жена.

- Великолепная кошка, - он поставил чашку на стол.

За окнами по-прежнему вечерело.

- И котенок у нее классный, - добавила Света. - Рыжий как не знаю что.

- Почему рыжий? - удивился он. - Нормальный серый котенок.

- Я ведь помню, что рыжий, - растерялась она.

- Может, тебе показалось?

- Нет, я точно помню.

- Сука! - заорал он, вставая из-за стола. - Что ты, сука, понимаешь в котятах? Рыжий он, сука? Ты так сказала? Да ни хера, я своими глазами видел! Серый он, серый, ты поняла?

- Все-таки рыжий, - прошептала она.

- Заткнись, дура. Так какой котенок?

- Я думала, что он рыжий, - опасливо произнесла жена.

- Ты ошизела? Да? - кричал он, бегая по кухне.

- Я могла ошибиться...

- Не оправдывайся, сука. Поздно, - сказал он, вытаскивая из угла кухни топор. - Раньше надо было соображать.

Она закрыла глаза руками и не видела, как топор опустился.

Убил сразу. Остановился на миг... затем продолжал. Лицо в кровавое месиво. Тело в куски. Махал топором без устали и без жалости, рубить, так рубить.

- Ишь ты, - прошептал удовлетворенно. - А то заладила: серый, серый... Рыжий он, своими глазами видел. Ну что с дуры возьмешь?

Минут десять он ходил по квартире, разговаривал сам с собой, брал ненужные вещи и клал обратно, двигался быстро, говорил четко, на бывшую жену не смотрел. А затем открыл окно и сиганул с девятого этажа. После соприкосновения с асфальтом он умер. Никто его, конечно, не спас.

Остается добавить, что у Гопштейнов никогда не было ни котят, ни кошек. Ни серых, ни рыжих, ни красных. Вообще никаких. И попугаев не было. И пчел. И дроздов. Как и сами Гопштейны, звери обходили этот дом стороной.

Александр Силаев

Как продать родную мать?

У него были свои представления о богатстве. Он долго мешкал, пока выбрал в толпе того, кто выглядел посолиднее - и направился к нему своей пошатывающийся походочкой, и направился, распугивая городских букашек и окрестных котов. Людей не распугивал, людей он больше не замечал. Люди перестали для него жить. Для него жил только парень в черном плаще до пят, расстегнутом, но оттого не менее черном. И до пят. Костюм на парне был серый. Еще невыбритые щеки и воспаленные глаза, как будто не спал ночью, как будто чего другое делал...

- Молодой человек, - обратился он к небритому, да солидному, да костюмному, да неспящему, да КРУТОМУ, - хотите, я вам продам?

Его измерили взглядом.

- Не-а, не хочу, - сонно отозвался молодой человек. - Не хочу, на хрен. Хоть убей.

- Вы же не знаете, что, - удивился ошарашенный.

- А все равно не хочу, - упрямился стойкий.

- Я вам это самое, - проскулил жалобный, - родную мать хотел продать... Насовсем! За тридцать этих, а?

- Штук, что ли? - догадался молодой.

- Ага, - обрадовался настырный, ласково заглядывая небритому в глаза.

Глаза тоже были какие-то нелюдские, небритые, что ли, или непричесанные, или просто неумытые - глаза-то. Скорее всего просто неумытые, но и небритые, небритые тоже. А еще они горели святым огнем и обжигали солнечным жаром, а еще они смеялись - но как-то сонно. Обычно он надевал темные очки, чтоб глаза не слишком горели и не слишком обжигали прохожих, и прохожие не загорались внезапно и не сгорали в муках и боли от сияния его глаз. Он ведь любит людей, как увидит человека, так и кончает - счастливый, любвеобильный... Поэтому он заботится о людях, пряча солнечный жар. А сегодня почему-то без очков. Но и глаза не сильно горят. Так, смеются себе небрито о чем-то своем.

Он рассматривал навязчивого, без особого интереса: добротный мужичонка, в штанах, в пальто, а пальто надето прямо на майку, точнее - на импортную оранжевую футболку, под которой скрывает тело добротный мужичонка в штанах. Он казался простым, честным, в доску своим и в рейку нашим...

- А что я с ней, извините, буду делать? - извинился черноплащно-серокостюмный.

- Ой, да что угодно, - заквохтал мужичонка, приплясывая на месте и озираясь по сторонам. - Продадите ее еще кому-нибудь. Она у меня женщина видная, работящая, прям как лошадь. И такая же ручная. Много есть не просит, нрава смирного. Я бы даже сказал, кроткого. Христом богом клянусь, о...еть мне на этом месте.

Он деловито поинтересовался: