Парниковый эффект

По завершении часового обхода он, как было заведено, шел к себе в кабинет пить утренний кофе, и ожидавший его молодой, но подающий большие надежды хирург Давид Гогия передавал ему там при закрытых дверях обычный почтовый конверт, сопровождая еженедельный свой ритуал профессиональными комментариями.

В эту же роковую для Разумовского пятницу его привычный жизненный цикл был грубо нарушен необъяснимым и вызывающим хамством соседа по дому, вынудившего его уже третье утро проводить перед телефоном в попытках вызвать сантехника через диспетчера ЖЭКа, постоянно с кем-то болтавшего или же вовсе не отвечавшего на звонки.

Вконец отчаявшись и плюнув на эту пустую затею, он снарядил к ним супругу с письменным заявлением, а сам во взвинченном состоянии отправился на своей недавно купленной «ауди» в родную клинику, опоздав на обход и заглянув лишь к топ-менеджеру одного из крупнейших банков страны Авелю, страдавшему в палате для VIP-клиентов от камней в желчном пузыре и подготавливаемому к операции. Когда же он появился в своем кабинете, ожидавший его как обычно Давид вскочил с кожаного дивана и принялся объяснять ему, от кого из больных и за что получены за неделю деньги.

Перечень вместе расценками предлагавшихся в клинике услуг был широк и разнообразен и охватывал всю жизнедеятельность пациентов: от нормального места в палате и удобоваримой даже по индивидуальному заказу еды до импортного наркоза и чудодейственных зарубежных лекарств, позволяющих гарантировать положительный стопроцентно исход операции и результаты последующего за ней лечения, и такое уже приближавшееся к европейским стандартам обслуживание делало труд коллектива весьма эффективным и очень рентабельным.

Слушая вполуха доклад Давида с фамилиями и диагнозами больных, Иннокентий Сергеевич машинально кивал головой, а сам в это время мысленно крыл в хвост и в гриву Ланцова, представляя его лежащим под капельницей в коридоре за дверью в ожидании операции, и эта сладостная картина повысила выработку его организмом серотонина и эндорфина, именуемых еще «гормонами счастья».

В конце концов, отчитавшись за проделанную работу, Гогия пояснил, что только Попов из шестой палаты наотрез отказывается платить, заявляя во всеуслышание, что у него на руках страховка.

– Какая? – вернулся к реальной жизни завотделением.

– Да обычная социальная.

– С ней только на кладбище, – без тени улыбки сказал Разумовский. – Придется его после операции анальгином лечить.

Оценив по достоинству шутку заведующего, Давид привычным движением вытащил из кармана халата пухлый конверт и протянул его Разумовскому, и тот, взяв его, тут же отбросил, словно раскаленную головешку, и тяжелый конверт шлепнулся плашмя на пол.

Пока Иннокентий Сергеевич дул на обожженные пальцы, Давид поднял его и положил на рабочий стол, но вместо слов благодарности услышал от шефа нечто невообразимое и пугающее, как социальная государственная страховка. Тот сначала закашлялся, а после с перекошенным от испуга лицом каким-то чужим механическим голосом приказал ему:

– Немедленно убери, и чтобы я его больше не видел.

Давид из его указаний ничего толком не понял, а потому уточнил:

– А деньги куда?

– Больным сейчас же верни! – повысив голос, добил его окончательно Разумовский.

«Может, его менты пасут», – пронеслось в голове у Гогия, и он, торопливо сунув конверт в карман, ретировался из кабинета.

Оставшись один, Иннокентий Сергеевич внимательно осмотрел поврежденную руку, но следов от ожога на пальцах не обнаружил. Сохранялась лишь ноющая боль в животе от страха перед непонятным явлением и отданным им вопреки собственному желанию и здравому смыслу распоряжением, и во всей этой метафизике необходимо было скорейшим образом разобраться, найти этому объяснение и все быстро исправить.

Являясь высококвалифицированным врачом с двадцатилетним стажем и степенью кандидата наук, он, заперев дверь на ключ, занялся самообследованием, начав с замера температуры тела и кровяного давления, а закончив прослушиванием работы сердца.

Температура была нормальной, сердце билось ритмично, но учащенно, давление же существенно возросло, что было в данном случае объяснимо, и он записал эти показания в своем рабочем блокноте. Из других изменений им были отмечены внезапно появившийся кашель, повышенная потливость, расширенные зрачки и полное отсутствие аппетита, что тоже было естественно.

Немного подумав, Иннокентий Сергеевич достал из портфеля бумажник, вытряхнул из него на стол наличность и стал осторожно указательным пальцем трогать купюры. Две из них – пятитысячные – были на ощупь горячие, и он догадался, что обе они из прошлого пятничного конверта, после чего, вооружившись пинцетом и лупой, принялся изучать их, осознавая абсурдность своих действий.