Парк Горького

— Ну, трех. А вы хорошо знаете Москву, господин Осборн. Вы ведь любите здесь бывать.

— Знаете, господин следователь, во время моей поездки по Сибири председатель колхоза показал мне самую современную постройку у них в селе. Шестнадцать унитазов и один-единственный умывальник. Общественный нужник, где собираются местные руководители и, спуская штаны, принимают важные решения. — Осборн помолчал. — Москва, конечно, больше.

— Простите, господин Осборн, я, кажется, чем-то вас задел?

— Задеть меня вы не можете. Но мне пришло в голову, что я отвлекаю вас от важных дел…

— Ну что вы! Ах, если бы я на секунду мог внутренне преобразиться из советского следователя в гения свободного предпринимательства, я сразу бы успешно завершил следствие.

— Не понимаю…

— Но ведь только гений мог изыскать причину, ради которой стоило бы убивать советских граждан. Это не лесть, а дань восхищения. Пушнина? Но ее можно купить законно. Золото? А как его вывезти? Он и так повозился, чтобы избавиться от сумки.

— Какой сумки?

— А вы представьте себе. Дело сделано. Оба парня и девушка убиты. Убийца складывает остатки закуски, бутылку и пистолет в сумку, продырявленную пулями, и мчится на коньках по аллее. Идет снег. Темнеет. Ему остается выйти из парка, сунуть коньки в сумку и избавиться от нее. Но как? Ни в парке не бросишь, ни в урну не сунешь. Найдут и сообщат в милицию. В реку?

— Но она скована льдом.

— И еще ему надо побыстрее и незаметно уехать подальше от парка.

— Такси?

— Нет. Для иностранца слишком рискованно. Наверное, приятель ждал на набережной с машиной. Это даже и для меня очевидно.

— Значит, сообщник, посвященный в убийство?

— Он-то? — Аркадий засмеялся. — Ну что вы! Простофиля, которым вертят как хотят. Но, если серьезно, убийца все предусмотрел.

— Кто-нибудь видел подозрительного человека с сумкой?

— А-а! Осборна беспокоит, нет ли свидетелей. Ну, это потом.

— Несущественно. Меня занимает причина. Зачем? Зачем такому умному, преуспевающему человеку идти на убийство? Если бы я сумел его понять, то раскрыл бы и преступление. Вы мне не помогли бы?

Он поглядел на Осборна. Замшевое пальто, соболья шапка, самодовольная уверенность в себе богатого иностранца… И все вместе определялось одним словом — деньги. Никогда прежде Аркадий не думал о них в таком контексте.

— По-моему, вам его не понять, — сказал Осборн.

— Секс? Одиночество. Знакомство с красивой девушкой. Свидания. И вдруг возникает муж с пудовыми кулачищами.

— Нет.

— Но почему же?

— Видите ли, на взгляд человека с Запада, русские довольно уродливы. Ваши женщины немногим привлекательнее коров. Всё ваши долгие зимы, — философствовал Осборн. — Что может быть теплее семипудовой бабищи? Впрочем, вы, судя по вашей фамилии, украинец?

— Да. Ну, если секс отпадает, то мы получаем беспричинное преступление.

— Тройное убийство просто из прихоти? — Осборн оживился. — Невероятно! То есть невероятно, что следователю вашего калибра могло прийти в голову подобное! Но если убийство не мотивировано, а свидетелей нет, сколько у вас шансов найти убийцу?

— Ни малейших. Но ведь я просто пока не сумел найти мотив. Но он существует. Вот представьте себе человека, который иногда приезжает на остров, населенный дикарями. Он говорит на их языке, заводит дружбу с их старейшинами, искусно льстит, но все время сознает свое превосходство и смотрит на туземцев, как на забавных зверей. Когда-то, — медленно говорил Аркадий, вспомнив историю о том, как Осборн с Менделем убили немецких десантников, — в самом начале этой истории, он оказался замешан в убийстве туземцев другого племени в какой-то местной стычке. Его не покарали, а, наоборот, поощрили. И со временем воспоминание об этом становится для него сладостным, как воспоминание о первой близости с женщиной. Он обнаруживает в себе скрытые импульсы и знает место, где им можно дать волю. Место за пределами цивилизации. Впрочем, я подозреваю, что цивилизованность для него только маска и он равно презирает всех людей.

— Тем не менее, если он убивает беспричинно, вам его не поймать.

— На самом деле это не так. Но в любом случае он уверен в своей безнаказанности и действует по определенному шаблону. Да, планирует он тщательно — все рассчитано, вплоть до оглашающего парк грома пушек на пластинке Чайковского. Он стреляет сквозь сумку, укладывает наповал двух дикарей и дикарку, срезает мышцы лиц, подушечки пальцев и исчезает. Но ведь предусмотреть заранее все случайности невозможно: лоточница остановилась под деревьями отдохнуть, мальчишки затеяли игру в прятки среди деревьев, влюбленная парочка в поисках уединения…

— Так, значит, свидетель был?

— А что толку? Через три месяца у них все настолько стерлось в памяти, что они кого угодно опознают — и виновного и невиновного. Нет, теперь только убийца может мне помочь.

— А он поможет?

— Не исключено. Такому человеку, вероятно, захочется посмаковать свое всесилие, полюбоваться, в какой тупик он завел ничтожного следователя вроде меня.

Они дошли до Новоарбатского моста. Возле них остановилась "Чайка" Осборна.