Парижский десант Посейдона

Герхард Розенштейн одним движением сорвал наушники, отшвырнул их и, пригибаясь, поспешил к выходу.

Баз пошел вслед за Намером, не думая о пленнике, - тому некуда было деваться.

- Цефа! - заорал Намер. - Ты цела?

- Не светись! - крикнула в ответ Цефа, и вовремя: пуля свистнула совсем рядом, чиркнув База по уху - Их восемь, Намер!

- Шесть! - возразил Намер и возобновил пальбу - Пять, Цефа!

- Четыре тогда, - поправилась та, глядя на Анну.

Розенштейн, воспользовавшись этим диалогом, юркнул в коридор и на полусогнутых бросился к выходу, где сразу наткнулся на Гладилина, отчаянно пытавшегося освободиться.

За спиной его раздался громовой голос Фридриха фон Кирстова:

- Прекратить стрельбу! Это разведка Федеративной Республики Германия!

- Ну и что с того? - отозвался Намер, однако автомат опустил. - Хоть марсиане! Связались с Моссадом - пеняйте на себя!

К его ногам с грохотом упал пистолет. В темноте нарисовалась кряжистая фигура с поднятыми руками.

- Отставить, я сказал! Смотрите лучше за Валентино!

Баз и Намер переглянулись.

- Цефа! - позвал Баз, и Цефа, пошатываясь, выступила из темноты.

- Держи на мушке этого кадра. Дернется - пристрели. Мы сейчас вернемся.

- Не надо больше стрелять, - миролюбиво произнес фон Кирстов. - Я приказал моим людям прекратить огонь. Вы и так положили много наших.

- Помолчи. Не надо было лезть сюда, не спросившись.

Критически посмотрев на Цефу, Баз велел Намеру остаться тоже, и тот согласился - спорить было некогда и незачем.

Баз вылетел на площадку - с тем чтобы убедиться, что там никого нет.

* * *

…Герхард Розенштейн знал, что в докторе Валентино - его последняя надежда.

Ему никогда не простят того, что он не сумел изыскать возможность предупредить особняк о готовящейся атаке с воздуха. Он все время находился под пристальным наблюдением сотрудников BND, в ряды которых внедрился несколько лет тому назад.

Если он предъявит хозяевам доктора, живого и невредимого, то этим, возможно, заслужит снисхождение.

Розенштейн понятия не имел, как в действительности распорядились судьбой доктора пресловутые хозяева. И потому, наткнувшись на Гладилина, он волоком, со сверхъестественной скоростью стащил его вниз и затолкал в первую попавшуюся машину - тот самый, по иронии судьбы, «Шевроле», в котором капитана доставили на конспиративную квартиру.

Глава двадцать седьмая НЕ У ДЕЛ

Ситуаций, в которых командир Первой боевой группы мог бы вспотеть, было немного.

Но пред очами Клюнтина он вдруг вспотел - от беспомощной ярости. Его, как и Никиту Владимировича, тоже пригласили в официальной манере, и Маэстро надел мундир, который остро ненавидел. Погон с него не срывали, но разговор получился еще тот.

Клюнтин начал с ожидаемого нагоняя за беспредел в центре Питера. В этом он был отчасти справедлив, и Маэстро в известной степени терзали угрызения совести.

- Это не Чикаго! - кричал генерал-майор и грозил пальцем.

Маэстро подумал про себя, что у Клюнтина несколько отсталые воззрения на заокеанскую действительность и что современный Чикаго может несколько отличаться от традиционных о нем представлений.

- Ладно бы этот хирург, - не унимался Клюнтин. - Но прохожие! Ни в чем не повинные люди! Как вы допустили?

Объяснять, что в любой операции возможны накладки, было бессмысленно.

- Виноват, - лаконично отвечал командир. - Готов понести…

Все развивалось в границах разумного, но вдруг акценты сместились. Генерал-майор забыл о ни в чем не повинных людях и перешел к реально виноватым.

Здесь его недовольство утроилось:

- Кто дал вам право допрашивать задержанного? Маэстро чертыхнулся про себя.

Он никак не ожидал, что расколовшийся Мещеряков вздумает предъявлять претензии. Олег Васильевич замарался по уши, все его показания были записаны, и ему следовало бы держаться тише воды и ниже травы. Но он предпочел не то что занять оборону, а, пожалуй, даже перейти в наступление. Неужели он настолько наивен, что рассчитывает отказаться от своих слов? Он угодил в лапы к структуре, которой наплевать на процедурные вопросы. Закон здесь - понятие относительное, гибкое. Все решают интересы дела, и это негласно признается всеми же. И генерал-майор никак не должен пенять Маэстро за незаконные действия.

- Как вы посмели превышать служебные полномочия?

- Момент истины, товарищ генерал-майор. Я принял решение расколоть его, когда он находился в деморализованном состоянии.

- Не вешайте мне лапшу! Какое, к чертовой матери, деморализованное состояние, когда вам пришлось вводить ему спецпрепарат!

Генерал-майор в бешенстве рванул на себе ворот:

- Вы понимаете, что я в любую секунду могу отдать вас под суд за разглашение государственной тайны?

- Я ничего не разглашал, товарищ генерал-майор.

Маэстро догадывался, что никакого суда не будет.

Здесь какой-то личный интерес, а суд - всегда огласка. Если его и упекут за решетку, то совершенно по другому поводу. Повод же найти, конечно, нетрудно…

Больше всего он беспокоился за свой отряд.

И еще очень хотел увидеться с Каретниковым.