Париж с изнанки. Как приручить своенравный город

Во всяком случае, город стремится поддерживать именно такой образ. Многочисленные художники и галереи изо всех сил стараются убедить нас в том, что в Париже все так же кипит художественная жизнь, как это было в период с 1870-х по 1920-е годы, когда Моне, Мане, Моризо, Матисс, Модильяни и Ко творили настолько продуктивно, что казалось, Париж может столкнуться с нехваткой чистых холстов. На самом деле это скорее миф, и те золотые времена были далеко не сытыми. В начале своего творческого пути практически все известные художники Парижа XIX и начала ХХ века оставались незамеченными и непризнанными.

Когда в начале 1850-х годов Гюстав Курбе впервые выставил в Париже свои картины, его попытки творить в стиле реализма шокировали и публику, и критиков. Они желали видеть картины, изображающие принцев и героев, сюжеты из легенд и исторические сцены, но Курбе мог предложить им только обычных людей – не аристократов и не полубогов, а самых что ни на есть земных. На его полотне «Купальщицы», написанном в 1853 году, две толстухи: одна выходит из реки или озера, а другая снимает чулки и готовится нырнуть. Зрители были поражены безвкусицей обнаженных натур, их полными ягодицами и грязными босыми ногами, которые стали символом безнравственности. Грязь сама по себе ничего не символизировала, для Курбе это был всего лишь ил на берегу реки, однако публика не привыкла к такому натурализму.

Другие художники, в их числе и Эдуард Мане, пошли по следам Курбе, за что и поплатились: артистический истеблишмент отвернулся от них. В 1863 году многим художникам отказали в выставке работ на Салоне, ежегодной парижской ярмарке искусств, и тогда они, с благословения Наполеона III, который считал, что общество имеет право выбирать, что ему нравится, организовали альтернативную выставку – Салон отверженных. Выставка оказалась крайне неудачной, зато у критиков был настоящий праздник. Один из них назвал картины «грустными и абсурдными», но добавил, что «за одним-двумя исключениями, в остальном все так нелепо, что впору хохотать, как на фарсе в Пале-Рояль» (где, напомню, находился театр «Комеди Франсез»).

Спустя пятнадцать лет критикам пришлось пережить новый шок. Молодой человек по имени Клод Моне, которого освободили от военной службы после брюшного тифа, на радостях, что остался жив, начал выражать свой восторг в зарисовках всего, что видел перед собой, в основном на улице, а не сидя в тесной студии. Сознавая скоротечность жизни, он чувствовал потребность писать картины быстро, фиксируя каждый миг, и предпочитал заканчивать свои полотна сразу же, не откладывая их на потом. Из-за этого его картины выглядели поспешными и размытыми. Взять хотя бы «Впечатление: Восход солнца». В гуще сине-зеленого тумана угадываются лишь мачты, краны и дымовые трубы порта Гавр. В середине полотна проступает черный силуэт. Кажется, это лодка с двумя гребцами, хотя возможно, что и морж, плывущий на спине. И надо всем этим зависает яркое оранжевое пятно – солнце. Нет тонких цветовых переходов, нет гобелена рассвета, переплетающегося с облаками, – это просто пятно.

Сегодня картину Моне считают шедевром, но в 1874 году, когда она была впервые выставлена, художественный критик (и неудавшийся художник) Луи Леруа буквально разнес ее в пух и прах в сатирическом журнале «Лё Шаривари» (Le Charivari), небрежно обронив фразу, что Моне и его друзья вообще не умеют рисовать, и заклеймив их хлестким прозвищем Impressionistes.

В 1876 году, на втором открытом показе работ художников новой волны, критик пошел еще дальше:

«Улица Пелетье – это улица несчастий. В галерее Дюран-Руэля только что открылась выставка, на которой якобы выставляют картины. Я зашел, и передо мной предстало жуткое зрелище – пять или шесть сумасшедших, среди которых одна женщина, собрались, чтобы продемонстрировать свои работы. Я смотрел на людей, которых трясло от смеха при виде их картин, но мое сердце разрывалось. Эти так называемые “художники” считают себя революционерами. Они берут холст, наносят на него беспорядочные мазки и затем подписывают его. Это полный обман, сравнимый с тем, как если бы обитатели сумасшедшего дома подняли с дороги камни и решили, что нашли алмаз».

Владелец галереи, Поль Дюран-Руэль, был настолько расстроен тем, что Париж не воспринимает творчество импрессионистов, что начал продавать их картины в других городах, открывая выставочные залы в Лондоне, Брюсселе, Вене и Нью-Йорке, ежемесячно выплачивая заработную плату Моне, Огюсту Ренуару, Камилю Писсарро, чтобы те не голодали.

И лишь в начале ХХ века парижских художников стали признавать на родине, но это признание было скорее заслугой частных коллекционеров, по большей части иностранцев, которые приезжали в Париж, чтобы купить полотна импрессионистов за бесценок.