Парень

Нет в этом парне перспективы, решила теща — и с этого момента больше его не любила. Можно совершенно точно назвать момент, когда она перестала его любить; и до того-то не очень, а уж с этого момента — совсем. Последней каплей стал случай, когда подруга с мужем позвали ее пойти с ними на авторынок: муж подруги просто спал и видел, как он покупает себе беэмве, примерно такой, как у нашего парня. Потому что у нашего парня был беэмве; то есть раньше у него была шкода, она от отца ему осталась, но однажды, после аварии, шкода эта была разбита вдребезги, никто даже не мог понять, как наш парень сам-то уцелел, но вот бывают такие чудеса, он только позвоночник слегка потянул да кучу ссадин получил, а виновник, хозяин лендровера, чтобы не было суда, потому что тогда прощайся с правами, нарушить правило «помеха справа», да еще пьяным, тут так просто не отмажешься, вот он и сказал нашему парню, что купит ему другую машину, — так и появился беэмве. Точно такой же хотел купить себе муж подруги матери Мари, а подруга решила поехать с ним затем, чтобы ему там голову не задурили, он вообще-то такой, тютя, думает, что разбирается в машинах, а на самом деле — пень пнем, продавцы таких любят, они издали видят, что тут можно руки нагреть, и в нужный момент говорят, дескать, ладно, только вам — на сто тысяч дешевле, потому что вижу я, вы человек понимающий, машина будет в хороших руках, ну и так далее. И, конечно, наш олух, сияя, покупает за двойную цену угнанную машину, и в лучшем случае полгода они ею пользуются, а потом, при первой же проверке, инспектор смотрит номер на раме, и пускай его вытравили соляной кислотой, все быстро вскрывается, и привет, машина. И вся семья стоит на обочине дороги, а муж еще и соседа пригласил, мол, давай с нами на Балатон, машина, увидишь, зверь, запасемся электронной карточкой на платную магистраль — и полетим на двухстах двадцати.

Собственно, если б не эти проклятые двести двадцать, ничего бы и не было. Полицейские стоят, соображают как раз, не заскочить ли в Шиофок к девкам, мобильник у виска, если кто превышает, до ста восьмидесяти они и ухом не поведут, но — двести двадцать! Тут один полицейский говорит другому, глянь-ка, как шпарит, на этой жестянке-то, я сейчас усрусь… Конечно, на такой скорости машина могла ехать ну десяток километров от силы, потом все равно пришлось бы сбросить газ, иначе в самом деле бы развалилась, так что в основном они ехали на ста тридцати, что было вполне в рамках правил, но как раз там, где стояли полицейские, разогнались до двухсот двадцати, а уж потом сбросили, так что догнать их было не трудно.

Торопитесь, вижу, мать вашу, — говорит один полицейский, когда их догнали и вывели на обочину; да я нормально еду, говорит наш муж, сто тридцать. Это сейчас, говорит полицейский, а до этого было двести двадцать, вот фото, и номер хорошо видно. Ну, наш водитель сказал, что готов заплатить, если по-человечески, и они бы, конечно, договорились, да полицейский все что-то возился с правами, потом под капот полез, раму разглядывал, всякие данные записывал, потом позвонил в центр, чтобы проверили. Вот хрен, тачка-то — ворованная, — аж вскрикнул полицейский, недавно угнали, в списке значится, мать твою. Да что вы, я не воровал, я… — залепетал наш водитель, я на рынке купил, вот бумаги. Здорово вас нагрели, говорит полицейский; да вы что, мы на Балатон едем, вот с нами и свояк-сосед, ну не делайте с нами этого, я еще десятку добавлю; а полицейский на это: теперь все, и речи не может быть, раз в центре зафиксировали, что машина здесь, меня самого посадят, если я вас сейчас отпущу. Как же мы в Шиофок попадем? — спрашивает наш бедолага. Этого я не знаю, но только не на этой машине, отвечает полицейский, эту мы конфискуем. И высадили их всех, с пледами, с котлетами, и стояли они там, на обочине магистрали М7, вся семья и сосед-свояк… Вот чего не хотела испытать подруга, потому и поехала с мужем на авторынок, и позвала с собой тещу нашего парня, на всякий случай, помочь, мало ли что…