Парень

Подобно многим мужчинам его возраста — ему было около сорока, — живущим в наркотической зависимости или от денег, или от национального чувства, или от чего-нибудь еще, скажем, от профессионального долга, наш психолог пытался осмыслить свое бытие под углом зрения еврейской судьбы. Мы могли бы подумать, что идеология, которую мужчина избирает, чтобы компенсировать прогрессирующую вялость собственного члена, окончательно вычеркивает этого мужчину из сословия самцов, потому что такому мужчине женщина одно может сказать: пошел ты в жопу. Но нет. Совсем напротив. Кстати, наш психолог сам был этим весьма удивлен. Он не просто не утратил контакта с противоположным полом, но реноме его в этой сфере скорее резко выросло. Стоило ему, например, начать рассказывать, что в Иерусалиме, у Стены Плача, он испытал некое метафизическое чувство, словно ему явился господь, как явился он Моисею на горе Синай и, пока остальные евреи, оставшись внизу, в лагере, разбитом в пустыне, и избавившись, пускай ненадолго, от осточертевшего им, вечно чем-нибудь недовольного предводителя, кинулись поклоняться золотому тельцу и занялись игрищами, как и положено, если ты поклоняешься идолу, и ели, и пили, и с наступлением вечера сношали своих классических древних баб, — словом, господь тогда передал Моисею, единственному, кто еще в него верил, скрижали с заповедями и послал его вниз, мол, ступай к своим, неси им скрижали, потому что они ждут не дождутся, чтобы ты разбил эти скрижали об их буйные головы. Правда, он, то есть наш психолог, каменных скрижалей не получил, но факт общения с богом доказывали фотографии, которые он, вернувшись, отдал проявлять и печатать: на фотографиях ясно видны были те странные вспышки света, которые он у Стены Плача видел лишь духовным зрением. Словом, когда он это рассказывал, размахивая фотографиями, то, хотите верьте, хотите нет, но дама, которая как раз была рядом, тут же запускала руку ему в штаны.

С этого времени число женщин вокруг него умножилось, но это были уже не просто любовницы: это были — последовательницы. Они верили в экстраординарные способности этого человека, они жизнь готовы были положить ради того, чтобы экстраординарные способности эти оставались в должной кондиции, они все для этого делали — но напрасно, потому что сам психолог почему-то неспособен был уверовать в собственную экстраординарность. Как-то он сидел дома один, и вдруг, неведомо откуда — ему и в голову не пришло задуматься, откуда именно, — явилась мысль: то, что он еврей, совершенно ничего не значит рядом с тем, что он человек, а то, что он человек, тоже ничего не значит — рядом с богом. Когда он все это последовательно и добросовестно, как привык в университете, обдумал, прожитая жизнь предстала перед ним как сплошной грех, а себя он увидел отъявленным мерзавцем, посланцем сатаны, кем-то таким, кто с помощью ложных мыслей, чтобы не сказать: в роли лжепророка — а для еврея это особенно недостойная роль, — обвел всех вокруг пальца. В этот момент просветления, который вообще-то случается порой с каждым, и в этот момент у тебя работает не только мозг, но и все чувства, например, сердце, — словом, он решил: все, хватит. У него был приготовлен яд, и в этот момент ему стало ясно, почему он оказался таким предусмотрительным: какая-то часть его личности уже давно знала, что он идет по ложному пути, но он до сих пор даже не подозревал, что какая-то часть его личности готовится исправить положение дел.

В клинике освободилась ставка. На вакантную должность взяли кого-то. Собственно, наш парень, будь он в это время в городе, вполне мог бы пойти к этому специалисту. Но его в городе уже не было.

20