Паранойя. Почему он?

Я цепляюсь за его мускулистые плечи, лихорадочно скольжу ладонями по груди, спине, зарываюсь пальцами в волосы, вдыхаю его запах и меня ведет, как пьяную. Мне вдруг становится окончательно на всё плевать: на Ларису, на Олю, на разницу в возрасте, на то, что это будет мой первый раз и что он, похоже, случиться на столе, за которым будет обедать его семья. Я ни о чём и ни о ком больше не хочу думать, кроме нас. В это мгновение в мире существуем только я и он, и я готова выжать из этого по максимуму.

-Серёжа, - всхлипываю, когда он резко усаживает меня на стол и раздвинув мои ноги, устраивается между ними. От соприкосновения с его эрекцией, меня словно электрическим разрядом прошибает, внизу живота всё сладко сжимается, и становится влажным. Откинувшись, подставляюсь под его жалящие поцелуи, лихорадочно шаря по его телу. Я тороплюсь, сбиваюсь, не зная, за что хвататься первым делом, ибо, что как говорится, дорвалась и хочу всего и сразу. Но Серёжа не позволяет, перехватывает мои руки и заведя мне за спину удерживает одной рукой, другой - обхватывает моё лицо и замирает, вглядываясь в мои горящие, пьяные глаза.

-У тебя сейчас последняя возможность сказать мне «нет», -предупреждает он тихо, пожирая меня таким же горящим, шальным взглядом. -Потом не проси…

-Не попрошу, - перебиваю хриплым шёпотом, подаваясь к нему, выдыхая прямо в губы. – Хочу быть твоей.

Глава 12

«Наверное, в нас живет демон разрушения, всегда хочется переворошить огонь. Это лишь ускоряет конец.»

К. Макколоу «Поющие в терновнике»

«Хочу быть твоей»…

Когда я последний раз слышал что-то столь же пафосное? Кажется, лет двадцать назад, а может, и никогда вовсе. Все мои женщины до Настьки выражали свои чувства как-то приземленно что ли, да и выдай одна из них нечто подобное, я бы наверняка поржал. Однако в исполнении моей девочки даже самая заезженная хрень звучит так, что меня до дрожи пробирает, как законченного меломана, чудом попавшего на концерт в Альберт-холл.[1] И смеяться уже совсем не хочется, разве что только над самим собой, умудрившимся в сороковник влюбиться в малолетку, которая вместо «трахни меня» говорит «хочу быть твоей».

Перекатываю на языке эту высокопарную дичь, и дурею, словно пацан, которому подогнали заветную, железную дорогу PIKO производства ГДР, а не х*еву тучу проблем. По-хорошему надо было, конечно, отступить, не мучить, но у меня сил не хватало. Да и где их было взять, если я вдруг понял, что она - та самая, за которую и убить, и сдохнуть не жалко?

Зойка права, я поехавший, великовозрастный придурок. На кой, спрашивается, мне весь этот головняк? А с ней не то, что головняк, с ней полный п*здец на мою голову. Но смотрю на неё, и понимаю, что пох*й.

Выкручусь: отвоюю, выгрызу, вырву. Плевать мне, что ей всего восемнадцать, что она подруга моей дочери и падчерица этой продажной шкуры - на всё плевать! Прежде всего, она - моя, а потом уже всё остальное.

Если вдуматься, во всем этом даже есть некий сакральный смысл, ибо самые важные вещи в моей жизни давались мне огромным, нечеловеческим трудом. Только так я начинал их ценить, и, наверное, нет ничего удивительного в том, что по-настоящему желанная, прости господи, «женщина» не упадет мне с небес, а придется в очередной раз наизнанку вывернуться, жилы порвать и ни раз пожалеть, что ввязался в этот гемор.

Я уже жалею, но остановиться не могу. Да и как тут остановишься, когда вот она – ожившей фантазией. Сколько раз я представлял, как трахаю ее? Наверное, даже по малолетки я столько ни на одну бабу не дрочил. А тут просто чердак сносило: я ее и драл, как сучку, и любил нежно и трепетно, и вылизывал с ног до головы, да чего я только с ней ни делал в своих поехавших мыслях… Однако реальность оказывается до смешного нелепой.

Я замираю, как баран, вдыхаю ее нежный запах, обволакивающий, словно кашемировый свитер крупной вязки, скольжу жадным, голодным взглядом между распахнутыми полами халата, и любуюсь, как чокнутый фанатик, дорвавшийся до мечты, в который раз убеждаясь, что ох*ительней моей Настьки просто не бывает. Вся она, будто для меня созданная: под мои ручищи и габариты, даже ее скромная, но нереально красивая, упругая «двоечка» с дразняще-торчащими сосками.

От созерцания во рту пересыхает, ведет, словно пьяного, прошивает насквозь от лютого голода. Я ее сожру, вылижу всю, и сожру!

Сдавливаю рукой ее, порозовевшие от возбуждения щеки, впиваюсь в приоткрытый, зацелованный рот и без церемоний проталкиваю в его влажную глубину язык. Она судорожно втягивает воздух. У неё вкус мятного чая вперемежку с алкоголем. Слизываю его и едва не рычу от удовольствия.

Вкусно. Охрененно вкусно.