Паранойя. Почему я?

Успокоенная собственной логикой, полностью сосредотачиваюсь на фильме. Смотрим мы его с Ильёй почти молча. Терехин лежит на кровати и жуёт сыр, я сижу в кресле напротив и пью уже вторую бутылку пива. С одной стороны, все это выглядит странно и немного неловко, но на душе легко оттого, что между нами больше нет нерешенных вопросов. И пусть, как осенью, уже никогда не будет, все же мы вполне можем без надрыва находиться в одной компании.

Постепенно от выпитого пива и предыдущей бессонной ночи меня начинает клонить в сон. Сама не замечаю, как проваливаюсь в него. Но выспаться, как следует, не удается.

– Зай, просыпайся, – шепчет вскоре Илья, нежно гладя меня по лицу, убирая с него волосы.

– Сейчас, еще пару минут и поеду, – решив, что он по этой причине меня будит, бормочу невнятно.

– За тобой приехали, заюш, ждут.

– Кто приехал? – моментально проснувшись, испуганно оглядываюсь, ничего не понимая.

Я ведь сказала маме, что поехала к Илье. Неужели Долгов? О, Господи! Он что, совсем с ума сошёл?!

Разволновавшись, торопливо собираюсь и выхожу вместе с Ильёй на лестничную клетку, где меня ожидает какой-то двухметровый амбал.

– Наденьте, – вытаскивает он из спортивной сумки огромную, темно-синюю, мужскую куртку с капюшоном и белым значком "Nike" во всю спину.

– Вы кто? – нахмурившись, смотрю на его квадратное лицо. И почему все эти «торпеды», как на подбор похожи на троллей?

– Я от Сергея Эльдаровича, – подтверждает он мои опасения, отчего под ложечкой начинает неприятно ныть. Тем не менее, виду, что струхнула, не подаю и, вскинув голову, ровным голосом уточняю:

– И что он просил передать?

– Что ждет вас внизу.

– Он здесь? Но там же охрана! – мгновенно слетает с меня маска невозмутимости.

– Надевайте, я вас выведу, – цедит мужчина сквозь зубы и вручает мне куртку. Спорить, естественно, нет смысла, но я все же в целях безопасности достаю телефон и с ужасом смотрю на кучу гневных сообщений, последнее из которых гласит:

«Если ты сейчас же не возьмешь трубку, я приеду за тобой и тогда пеняй на себя!»

Едва сдерживая страдальческий стон, беру дрожащими руками протянутую куртку. Переодевшись, прячу волосы под капюшон и прощаюсь с Ильей.

– Может, тебя проводить? – обеспокоенно спрашивает он, недоверчиво глядя на амбала.

– Не надо. Отдыхай. Спасибо тебе за… все. Извини за беспокойство!

– Все нормально, – заверяет он, сжав мою руку. – Напиши потом.

Натянуто улыбнувшись, киваю и, дождавшись, когда за ним закроется дверь квартиры, на деревянных ногах иду следом за моим конвоиром.

 Мне страшно. Безумно, дико, невыносимо страшно. Если Долгов сорвался среди ночи, дело совсем дрянь. И я убеждаюсь в этом, выйдя на соседнюю улицу.

Серёжа курит возле машины и смотрит на меня так, что по телу пробегает нервная дрожь. В который раз за последние десять минут жалею, что не ответила на его чертов звонок.

В машину садимся, ничего друг другу не говоря.

– Что ты здесь делаешь? – не выдержав напряжения, спрашиваю тихо, когда трогаемся с места. Я стараюсь не смотреть в его сторону, но чувствую на себе его пристальный взгляд, обжигающий кожу.

– По – моему, это я должен спрашивать, что ты забыла в два часа ночи в квартире этого додика. Тебе совсем его не жаль? Или наоборот, так жалко стало, что ты решила ему дать? – издевательски осведомляется он.

– Ты в своем уме?! Что ты несешь? – перевожу на него возмущенный взгляд, хоть и понимаю, что он имеет полное право так думать. Нужно было сразу ехать домой, а не фильмы смотреть.

– То и несу, на что даешь поводы, – отзывается он холодно и с неприятным смешком добавляет. –  Вы, бабы – народ жалостливый, так что расклад вполне реальный.

– Нет никаких раскладов! Я просто приехала его попроведовать и поговорить. Да, уснула, пока смотрели фильм, но.... Мы не более, чем друзья.

– А-а вон оно что, – смеется Долгов, качая головой с таким видом, словно услышал непроходимую глупость. – Вот лучше бы ты не подставляла бедолагу лишний раз.

– Он не бедолага – это во-первых! – вспыхиваю от негодования и злости, вспоминая состояние Ильи. – А во-вторых, если ты еще раз…

– Тогда не давай ему надежду своими «дружбами», чтобы мне не приходилось разгребать твои глупости! – отрезает он, повысив голос, отчего сердце ухает с огромной высоты и по коже пробегает мороз. – Никакой дружбы между бабой и мужиком быть не может!  Особенно, когда пацан обрывает твой телефон и таскается с вениками. Ты что, совсем дура? О чем ты, бл*дь, думаешь, я не пойму?

– Прекрати на меня орать!

– Так ты не выводи! Че это за херня такая – не брать телефон? Я кто по-твоему? Мальчик звонкий, резвый, чтобы бегать за тобой по всему городу?

– Ну, не бегай, я тебя не прошу. Сиди дальше рядом со своей Ларисой!

– *б твою мать! Да сколько можно?! Одно да потому, одно да потому! – откинувшись на спинку сидения, обессиленно хохочет он. – Вот врюхался-то!

Это последнее замечание вкупе с хохотом задевает особенно сильно и, хотя понимаю, что надо бы прикусить язык, все же сквозь слезы запальчиво бросаю:

– Ну, давай расстанемся, и заживешь спокойно. Все равно не любишь, чего мучатся -то?!