Паранойя. Почему я?

Меня снова накрывает злость. Но зная, что эта паскуда наверняка рассчитывает на какую-то реакцию с моей стороны, неимоверным усилием воли заставляю себя отвернуться. Хер ей, а не реакция!

В какой-то момент мне даже удается сконцентрироваться на разговоре с очередным лидером Ореховских. В последнее время они менялись, как перчатки: то прибьют их, то посадят, только и успевай запоминать. Времена настали беспокойные. Не сегодня- завтра всю эту криминальную лавочку должны были прикрыть. Поэтому нужно было, как можно чище, оборвать последние ниточки, на что я и был нацелен. И вроде бы все шло по плану, пока за соседним столом не расположились Измайловские.

– У вас снова мировая? – удивившись, спрашиваю у Оси – нынешнего лидера Ореховской братвы, после того, как нам салютуют с Измайловского стола. Такой расклад мне вообще не выгоден. Лучше, когда они заняты грызней между собой.

– Не поверишь, Серёг, кое-как договорились по Останкино. Этот же сучара Аксен после смерти Сильвестра начал воду мутить, ну, вот и понеслось… – подтверждает он мои опасения и взахлёб рассказывает, каким потом и кровью далась им эта мировая, я же начинаю жалеть, что вообще спросил.

 Время не резиновое. Подробности же очередной делёжки сфер влияния в столице меня не интересуют, главное, чтобы эти новые ухари, дорвавшиеся до власти, не лезли ко мне в регион. В начале девяностых без их «крыши» я, конечно, не справился бы, но сейчас в этом нет никакой необходимости. Хватает Можайского с Елисеевым. Однако, когда Ося упоминает последнего в связи с одним из мутных дел, вечер перестаёт быть томным.

В ходе разговора выясняются интересные подробности о Можайском. Оказывается, этот мудила метит аж в президенты и, собственно, поэтому и ломанулся к нам в регион. Для него край – не более, чем взлетная площадка. Завод им с Елисеевым нужен в качестве спонсорской поддержки грандиозных планов.

Пожалуй, эта информация, подкрепленная парочкой документов, будет отличным поводом для волнений и митингов. Вот уж чего-чего, а быть сырьевой базой для столичного губернатора наш народ не согласится, и придётся компашке попридержать коней с налоговыми проверками и прочими облавами на мою обитель. А то слишком уж активную деятельность они развернули.

Погруженный в свои мысли, не сразу замечаю движ среди Ореховской братвы, но потом все же краем уха улавливаю диалог:

– Вот это ноги! Стопудова модель какая-нибудь.

– Да они щас все… «мОдели».

– Не, Вован, эта прям видно, тёлка – первый класс. Надо бы подкатить.

– Сиди. Там уже Измайловские суетятся.

– Ну, поделятся, че. У нас же нынче мир.

– Их там без тебя человек шесть, куда ей?

– Да она жопой вертит, как будто и десятерых сдюжит.

Бритоголовые дурни начинают ржать, у меня же внутри холодеет. Даже не сомневаясь, что увижу Настьку, медленно оборачиваюсь.

На танцполе она не одна. Но на её фоне миниатюрные девчонки просто меркнут. И да, танцует так, что каждому мужику понятно – выпрашивает девка. Если это было то представление, от которого я должен был сойти с ума. Что ж, со своей задачей Настенька справилась.

Глядя на то, как она, закрыв глаза, с пьяной улыбкой извивается, светя трусами, а все кобели слюнями захлебываются, я не просто схожу с ума, я зверею.

– Иди, скажи, чтобы угомонилась сейчас же! А лучше уведи в машину, – позвонив одному из своих бодигардов, стоящему на входе, отдаю распоряжение. Не знаю, как хватает сил и разума, чтобы самому не сорваться с места.

Сжав кулаки, сквозь красную пелену бешенства наблюдаю за развернувшейся картиной: мой человек подходит к этой пьяной в дупель дуре и пытается втолковать, насколько опасны ее выкрутасы, но ей море по колено. Отшив его, продолжает танцевать. А когда тот предпринимает попытку увести ее, на него начинает наезжать кто-то из Измайловских.

– Воу – воу, че началось -то! – оживляются все те же, сидящие рядом, дурни.

Втягиваю с шумом воздух, и уже даже поднимаюсь, чтобы вмешаться, но эта Паскуда, будто почувствовав, поворачивается и демонстративно показывает мне средний палец.

– Ни х*ясе, борзая! Это она нам что ли? – напрягшись вместе со мной, недоумевают Ореховские.

Наши с ней взгляды пересекаются, и у меня внутри будто тумблер переключает. Бешенство сменяется на какую-то ядовитую, неудержимую злобу.

Так значит, Настюш? Ну, лады. Это я тоже схаваю. Только посмотрим, как ты дальше запоешь.

Усмехнувшись самому себе, сажусь обратно и, опрокинув рюмку коньяка, даю охране отбой.

Давай, Настька, бунтуй!

И она, будто прочитав мои мысли, так и делает.

 Бунтует красиво, сексуально, нагло. Танцует то с одним, то с другим, хихикает с какими-то девчонками, строя направо и налево глазки, даже не подозревая, что ее уже, как кусок мяса, обслюнявили и поделили. Девкам всегда кажется, что это хиханьки да хахоньки.