Парамирик, или последний интеллигент

— Дети мои, не гневите господа нашего. Разве можно так поступать со священником. Питье и веселье господь нам не запрещает, но все должно быть в меру и к месту.

— Во, в роль вошел! — хохотнул Шацкий.

— Какая роль, сын мой? Я еще в 1978-м году был рукоположен в сан священника Русской православной Церкви самим митрополитом Ладожским и Санкт — Петербургским Феодосием. Я являюсь настоятелем храма Успения Богородицы и не очень понимаю, что вы тут говорите о какой-то роли. Я исполнял здесь свой пастырский долг. Из-за бедности нашей епархии, с благословения епископа Челябинского и Златоустовского Антония, нам разрешено выезжать в любое время на дом ли, на службу ли к прихожанам для совершения обрядов. Меня пригласили сюда для совершения таинства венчания. Пригласила моя прихожанка, вот эта женщина…

Он показал рукой на Валерию.

Красавица, успевшая уже снова поменяться нарядами с Анжеликой, стояла с плотно сжатыми губами, щечки ее румянились, но всеобщее внимание она выдержала спокойно, не опустив глаз, с поднятыми вверх уголками губ, что при желании можно было считать улыбкой.

Стоявший с ней рядом Юрий Андреевич глядел на нее во все глаза.

— Сказала, что дело неотложное. И мне непонятно, про какую роль вы говорите.

Смешки прекратились, в студии повисла мертвая тишина.

— Значит, все это взаправду? — переспросил Владимир Владимирович.

— Истино так, сын мой. Обряд произведен по всем канонам православной Церкви. Новобрачных я, конечно же, поздравляю, а вот пить не буду. Мне еще на соборование на улицу Сетевую надо успеть. Там старушка отходит. Кто меня проводит до выхода по вашим катакомбам, господа?

— Давайте я вас провожу, святой отец, — вызвалась Валерия.

Священник подхватил свой портфельчик и прошел к выходу из студии.

Все молча проводили их глазами.

На присутствующих словно столбняк напал. Немая сцена. Как у Гоголя в финале "Ревизора".

И тут раздался громкий хохот. Расхохотался оператор Сережа.

Он смеялся от души, держась за живот, до появившихся из глаз слез. Он даже сел на пол и уже сидя, сквозь душивший его смех, сказал:

— Ну вам, Брянцев, и повезло. Вас такая женщина окрутила.

Ха-ха-ха!

Потом немного успокоившись, он сказал:

— Вы везунчик. Вас просто женили, а вот одного американского киноактера во время съемки просто убили. Снимали перестрелку, а в пистолет его киношного противника кто-то зарядил настоящие боевые патроны. Пиф-паф — и нет актера.

Юрий, осознав, наконец, что произошло, бегом бросился за Валерией. Все остальные, в предвкушении интересных событий, также заспешили следом.

В студии задержалась только сердитая и обиженная Мечникова, ее муж, оператор да еще пара человек.

— Ну, Инночка, тебе повезло. Это же готовый эксклюзивный материал для твоей передачи, — сообщил ей улыбающийся Сергей. — Венчание самого богато-выгодного жениха города…

— Пошел на…. со своим материалом, — грязно выругалась телеведущая в ответ.

— А я-то думаю, зачем одну из пленок Лерочка сразу изъяла, не обращая внимания на реплику Мечниковой, произнес оператор. — И именно ту, что снимала центральная камера. Я ей говорю: "А как же я монтировать буду?" А она и отвечает, что снимет копию и вернет.

Ну Лерочка, ну молодец! Ловко-то как!

XI

— Ты про что? — ответил вопросом на вопрос Сашок.

— Я про этих покойников, — пояснил МА. — С чего бы это они так внезапно скончались?

— Бог его знает. Может, съели что-нибудь не то.

— А ты тут не при чем?

В ответ Сашок неопределенно пожал плечами.

МА знал, что Александр Белый больше всего на свете не любил несправедливости. Он был из породы тех редких ныне людей, которые не могут пройти спокойно, если видят, что где-то творится зло. И математик ничуть бы не удивился, если бы узнал, что его приятель с самого детства боролся за справедливость и защищал слабых и обиженных. Ведь даже познакомились они с Сашком несколько лет назад имено при подобных обстоятельствах. А дело было так. Как-то осенним темным вечером МА спешил домой. Был он немножко навеселе — раздавили с Гориным пару бутылочек сухого, отмечая одну из своих творческих удач, но держался уверенно, да и настроение у него было неплохое. Погруженный в свои мысли, он не обратил внимания на группу хохочущих над чем-то молодых людей у себя за спиной. До дому оставалось всего ничего, когда неожиданный сильный толчок в спину опрокинул его навзнич. Оказывается, один из парней решил продемонстрировать дружкам свои навыки из области восточных единоборств и, в высоком прыжке ударил ничего не подозревавшего математика ногой между лопаток. Двое дружков каратиста стояли рядом и весело гоготали. МА поднялся, подобрал разбившиеся очки, отряхнулся и повернулся к обидчику.

Хулиган сплюнул и произнес: "Встал, дядя. Это хорошо. Ну, значит, можно еще что-нибудь показать."

Но первым свой удар нанес математик. Он отлично понимал, что не справится с этими тремя охломонами, но было что-то постыдное в том, чтобы попытаться трусливо убежать от них или сделать вид, что ничего не произошло, и заняться увещеваниями. МА попытался пнуть негодяя по коленной чашечке. Это могло бы обезвредить его.