Параметры риска

Мы ничего почти не знали о том, как добывают огонь, и ко всему пришли сами. Человечество шло к огню тысячелетиями, а мы наивно верили, что сумеем добыть его за первые несколько дней. Теперь, вспоминая, с каким трудом мы добыли огонь, думаю: неужели это действительно сделали?

А ночью я дежурил подле огня. Моросил липкий, нескончаемый дождь, но пламя костра грело меня. Дождь начался еще под вечер, когда стало темнеть и небо сплошь затянулось серыми тучами.

Потом, уже к середине ночи, сквозь их плотное сукно пробился первый отблеск — первый неровный свет. Это показалась луна. Очень похоже стало на далекий выход из длинного подземного туннеля.

Тучи вскоре раздвинулись, подобно шторам в бесконечно широком окне, обнажив яркие звезды, и сразу стало далеко и отчетливо видно вокруг.

Иногда, незаметно для себя самого, я погружался в сон, а потом резко вскакивал, опасаясь, не погас ли огонь. Мы не умели сначала сделать даже такой простой вещи — сохранить угли на всю ночь, до утра. Но, честно говоря, и не хотели учиться этому: даже ничтожная доля риска потерять огонь оставалась, а мы теперь рисковать не могли. Не хотели даже думать об этом!

Утром меня ждал царский завтрак: ребята встали рано и запекли на углях по девять рыбешек на нос. Такого здесь еще не бывало. Это стало похоже на пиршество. Вот только бы соли, хотя бы щепотку…

Я лег спать в зеленом доме и, хотя насекомые почему-то на сей раз не допекали, долго не мог уснуть. Лежал и слушал треск углей в костре и тихий говор Толп с Володей.

Потом Толя сказал: "Тише, дай Лене поспать…" — и они замолчали. Мне стало так хорошо от этих негромко сказанных слов… Что-то внутри вдруг расслабилось, и я незаметно уснул.

Не знаю, как сам в эти дни выгляжу со стороны, но мужики мои здорово осунулись. Володя очень похудел — ввалились глаза, щеки, скулы резко выступили, туго обтянутые загорелой, до бронзы, кожей. Толя сегодня, по-моему, не в себе: сильно побледнел, лицо — видно даже Через загар — стало землистого цвета. Под глазами — сине-желтые круги. Как я его ни расспрашивал, твердит, что все в полном порядке.

Очень много говорим о еде. Голод это не обостряет, а жить, как нам кажется, помогает.

Сегодня у пас был лишь завтрак: рассчитывали на новый улов, а его нет. Довольно нелогично рыба ведет себя! По-моему, она вовсе не спешит, чтобы мы ее съели… В животе весь день — резкие боли. Видно, привык уже желудок принимать печеную рыбу.

Наутро другого дня — та же картина: всего две рыбешки меньше ладони. Володя расщепил каждую на равные части, а Толя, лежа в доме, говорил, после того как Володя указывал на порцию: "Тебе… Лене… мне…" Так мы делили наш скудный улов.

Только и мечтаем последние два дня о настоящей, большой морской рыбе. Но она водится па глубине, вдали от берега, а лодки у нас нет. Все, можно сказать, есть, а лодки нет…

Впрочем, Володя обещает нам эту рыбу: вот уж который день он возится со своей «камбалоловкой» — принципиально новым устройством для ловли исключительно камбалы. Обещает, что будет действовать эффективно. Мы с Толей скептически наблюдаем за ним.

Хотим большую рыбу!

Что такое "камбалоловка"

Мочью разразился настоящий тропический ливень. Волны воды хлестали по дому. Кое-где текло понемногу, но ничего, обошлось: дом и па этот раз выдержал. И огонь тоже уберегли: развели пощедрее пламя и накрыли большим ящиком. Утром его сняли и увидели живые, будто дышащие, угли. Только вот жарить на них опять нечего…

Дом наш стал обиталищем несметной рати насекомых. Вверху и по склонам, среди ветвей, пауки разных размеров — белые, серые, черные — плетут свою серебристую легкую ткань. Снуют вверх и вниз по ветвям жуки, которых я прежде не видел, — устрашающие усачей с антеннами, в два раза превосходящими по длине их самих.

Незнакомые бронзовики, закамуфлированные черными и серыми пятнами: как бронемашины в летний период войны. Жуки, будто отлитые из вороненой, иссииня-черной стали. Каждый из них усердно трудился, куда-то спешил, что-то тащил, с кем-то сражался. Ну и, конечно, неисчислимое муравьиное царство, мельтешащее в своей беспорядочной суете. Конечно, назойливые, зудящие возле ушей комары. Конечно, мухи в огромном количестве и всевозможная мелкая мошкара, умеющая незаметно появляться и больно кусать.

Все это вместе с нами обитает в нашем зеленом доме.

Толя ходит хромая — распорол себе пятку. Третий день ступает изящно, опираясь лишь на носок. Рана довольно глубокая. У Володи порез на ноге. У. меня на голени тоже глубокая ссадина: наверное, шрам надолго останется. В общем, все мы тут немного изранены. Морская вода разъедает болячки, не дает зажить, хотя солнце и сушит их очень быстро.

Коваленко сделал три великолепнейших крючка — ^ сплющенных на конце, изящных, с острыми зазубринками. Вполне товарный вид! Только шляпки выдают, что они — из гвоздей. Гвозди соответственно достали из ящика.

Зато за эти шляпки очень удобно привязывать леску. С ней проблемы нет — находим обрывки сетей, распускаем их. "Было бы время, — говорит Коваленко, — мы бы еще не то сделали…"