Параллельные прямые

— Пятьсот восемьдесят миллионов золотом на личных счетах за границей, Климент Ефремович. Стоит это пули, или нет? Много ещё чего интересного рассказал. Связи, явки, пароли, утюги на подоконнике…. Верхушку ОГПУ ещё придётся хорошенько потрясти. Я так думаю, миллиарда четыре удастся вытащить. Ты не будешь возражать, если мы твою жену к этому подключим?

— Зачем? — Удивился нарком, видимо смирившийся с подчинённым положением. — Она же у меня не финансист, музейный работник.

— Я и не требую, что бы Гольда Давидовна на суконно-камвольном комбинате работала. Пусть родственные связи за границей подключит. Не может же быть, что бы никого не осталось, всё-таки в партии с седьмого года. И что у вас за мания к странным мезальянсам? В кого пальцем не ткни….

— К чему эти грубые намёки, Сергей Сергеевич? Екатерина Давыдовна приняла православие, и мы венчались в церкви. Как и Владимир Ильич с Надеждой Константиновной, между прочим.

Телефонный звонок теребил гневную отповедь Ворошилова. Он посмотрел на аппарат, потом на Каменева, и, после утвердительного кивка, взял трубку. Впрочем, через некоторое время она сама выпала из ослабевшей руки Климента Ефремовича.

— Шапошников звонил, — произнес он слабым голосом, — во время операции в наркомате по иностранным делам, у одного из его курсантов произошёл самопроизвольный выстрел из винтовки. Максим Максимович Литвинов случайно погиб.

— Ну, он всегда был неосторожен с оружием. Особенно с чужим. Напомни, не он ли ещё до революции охранке два парохода с винтовками сдал, посадив их на мель.

— Там дело тёмное было. Ещё неизвестно, кто виноват.

— Ну да…ну да…. А в результате?

— Три огнестрельных и два штыковых в результате. Умер от оказания медицинской помощи.

— Вот видишь, товарищ Ворошилов, сколько ещё проблем в Красной Армии. Даже санинструкторов толковых нет, — Сергей Сергеевич помолчал, играя застёжкой кобуры. — Надеюсь, что допросить по-хорошему успели.

Нарком долго не отвечал, меряя шагами свой кабинет и стараясь не поворачиваться к собеседнику спиной. Невинная уловка была замечена, и последовало ехидное замечание:

— Я старого воспитания человек, Клим. В спину не стреляю.

— Как же, человек чести, — согласился Климент Ефремович, тяжело опускаясь в кресло. — Ты, Шапошников, Егоров…. Заговор полковников? Ещё кто?

— Почему же сразу полковников? Я Василия Константиновича вызвал с Дальнего Востока. Уж он то настоящий рабочее-крестьянин. Не надо мне попытку реставрации монархии приписывать, других грехов хватает.

— Блюхера? — Ворошилов скривился от упоминания неприятной ему фамилии. — Этого партизана, ещё белогвардейцы австрийским полковником называли. Он вам тут накомандует.

— Нам? А ты не с нами?

Вместо ответа нарком снял со стены висевшую наградную шашку, такую же, как и Каменева, чуть вытащил из ножен синеватое лезвие, вздохнул и с лязгом отправил клинок обратно.

— Куда же я вас одних отпущу? Поехали! — Вновь окрепшим голосом скомандовал он. — Воевать — так по-военному, как учил нас товарищ Ленин.

— Ты куда, Климент Ефремович?

— Что значит, куда? Лубянку штурмовать будем.

— Эка хватился, её вчера мои бойцы из 17 Нижегородской дивизии заняли постоем, — подкручивая пышный ус хмыкнул Сергей Сергеевич.

— У тебя собственная дивизия есть?

— А что такого? Есть же у Будённого собственная Конная Армия? Я у нижегородцев первым комдивом был, когда они еще Первой Витебской назывались.

Остановленный в героическом порыве нарком с грохотом бросил шашку на стол и громко выругался. Появившаяся вдруг энергия требовала немедленного выхода.

— Хотя бы Тухачевскому позвони, вызови его сюда от моего имени, — попросил он заместителя. — Его не арестовывали?

— Ещё нет, — ответил Каменев. — А зачем он тебе, сами что-ли не справимся?

— Хочу собственноручно зарубить, пока товарища Сталина нет, — честно признался Ворошилов. — Подержишь?