Парадокс Великого Пта

— А не действует ли тут третья сила? — предположил генерал.

— Не понимаю, — сказал Диомидов.

— Да я все о том же. Сдается, что эмиссар дурачит своих хозяев, и давненько. Зачем бы ему это делать?

— Не верю.

— Я тоже. Но исключать нельзя ничего. Мы в общем-то на правильном пути. И неплохо бы «походить» еще вокруг музея. Не может быть, чтобы этот тип не оставил там следов, кроме Блинова. Откуда он, например, узнал про дневники Беклемишева? На этот вопрос следует найти ответ как можно скорее.

— Есть, — сказал Диомидов, покидая кабинет генерала.

Постановка этого вопроса закономерно вытекала из всех имеющихся в распоряжении следствия материалов. Но одно дело — поставить вопрос. И совсем другое — получить на него ответ. «Подсадная утка» помочь не могла. Она сыграла свою роль. Живые птицы улетели, а деревянная чурка осталась плавать на поверхности воды. Она не знала, зачем ее бросили в болото.

Клубок беклемишевского дела оказался не только запутанным. Он весь состоял из обрывков. Сосенская ниточка дотянулась до ямы в лесу. Ромашов и Беркутов разматывали сейчас тонкий, как паутинка, кончик, ведущий предположительно от трупа вора к личности эмиссара. Они скрупулезно просеивали жизнь вора через сито следствия, отбирая нужные факты. Фактов пока было очень немного, и Диомидов опасался, как бы и этот кончик нитки не оборвался. Сам он за это время выдернул из клубка два толстых куска с узлами. Бергсон, Хенгенау, Блинов. Эти узелки были уже частично развязаны. Из мотка выглядывал новый кончик. Показания Блинова были ценны только тем, что указывали на этот самый кончик. Существовали источники, из которых Ридашев-Клепиков получил в свое время информацию о дневниках Беклемишева. Надо было эти источники найти.

Факты свидетельствовали, что эмиссар Хенгенау побывал в музее раньше, чем в Сосенске. Получив задание разыскать беклемишевское наследство, он в первую очередь занялся Блиновым. Что это может означать? Весьма сомнительно, что он мог предвидеть все последствия своей поездки в Сосенск. Трудно, пожалуй, невозможно предположить, что он знал о свойствах предмета, который должен был изъять у Беклемишева. Судя по рассказу Бергсона, сам Хенгенау об этом не был осведомлен. И все-таки этот эмиссар готовит «подсадную утку» именно в том музее, где лежат дневники Беклемишева. Это не простое совпадение. Над дневниками работает подлинный Ридашев. Эмиссар знает это. Мало того, он едет в Сосенск с документами на имя Ридашева. Что это, случайность? Генерал высказал мысль, что эмиссар решил одурачить своих хозяев. Какой в этом смысл? «Этот человек не продается, учтите, Бергсон», — говорил Хенгенау. Как понимать эту фразу?

Вопросов было много. Чтобы ответить на них, нужно было начинать поиск. Но с чего? В какую сторону следовало сейчас направить шаги?

Диомидов задумчиво листал папку с делом об убийстве Беклемишева. Она здорово распухла за эти дни. Но главного в ней еще не было.

Музей? Почему агент Хенгенау вышел на этот музей? Не содержалось ли на этот счет указаний в данном ему задании? Как ему вообще удалось найти Беклемишева? Ведь, зная только одну фамилию, невозможно практически разыскать нужного человека в такой огромной стране, как Советский Союз. А эмиссар относительно быстро сориентировался. Несомненно, указания были. Хенгенау знал, как найти Беклемишева. Следовательно, Беклемишев, кроме расписки на жертвенном камне, оставил в Южной Америке еще какие-то следы своего пребывания. Причем такие, которые не стерлись за пятьдесят лет. Могла, например, сохраниться официальная переписка. Или адреса?

Адреса? Что ж… Это вполне вероятно. Но чьи? Родственников? Знакомых? Или самого Беклемишева? Тоже вполне возможно. Но тогда при чем тут музей? Может, Беклемишев переписывался с этим музеем? Придется поднимать архивы. Ничего не поделаешь…

Вечером в кабинет к Диомидову заглянул Ромашов.

— Ну и накурили вы, Федор Петрович! — сказал он еще с порога. — Не только топор, стул можно подвесить.

— Ладно, — миролюбиво буркнул полковник. — Подвешивайте и садитесь. Рассказывайте.

— Рассказывать нечего, — устало откликнулся Ромашов. — Никто этого Петьки в компании с убийцей не видел. Завтра вот еще с Настей побеседую, и конец. Настю я на закуску оставил. Петькина первая любовь. Словом, никаких надежд.

— Ну, ну, — сказал Диомидов. — Так уж и никаких. Надежды, брат, юношей питают и нам отраду подают. Без надежд жить нельзя. Скучно. Вот так… Так, значит. А вы говорите: «никаких надежд».

Глаза Диомидова смеялись. Ромашов вопросительно смотрел на него. Неужели полковник что-то нашел?

— Нет, — сказал Диомидов в ответ на его молчаливый вопрос. — Ничего пока нет. Кроме вот… Надежд, что ли?

И он многозначительно постучал согнутым пальцем по папке. Потом рассказал Ромашову о своих размышлениях.

— Переписка, это понятно, — заметил Ромашов. — А вот адреса? Где их искать?

— Да тут же. — Диомидов поднял папку и, как бы взвесив ее на руке, вновь опустил на стол. — Пройдемся еще разок и поищем. А начнем мы… — Он полистал дело. — Начнем хотя бы с этого товарища.