Парадокс Севера

Закрыв переписку с Полиной, я попыталась вспомнить, что могло произойти, когда он набил этот рисунок. Прокрутила ленту собственной фото галереи на год назад, а потом увидела запись. Мой день рождения. Мама попросила сыграть, я не хотела, но вынужденно согласилась. В тишине комнаты зазвучало фортепиано. Я приблизила видео. В уголке кадра, за спинами других, он стоял с букетом моих любимых цветов.

Я вдруг почувствовала, как плачу, вспоминая каждое случайно сказанное им слово. Каждое завуалированное признание, которых за этот год скопилось столько, что не сосчитать. Как он злился ни с того, ни с сего, болтал какую-то нескладную чушь, оставаясь со мной один на один в машине, каждый раз отворачивался, стоило лишь сесть на колени Виктору.

С детства я ненавидела одиночество…

Завтрак под тоскливый звон серебра и молчаливые дороги…

Я закрыла глаза, вдруг понимая, чего больше всего боюсь. И к чему иду по собственной воле…

С детства я ненавидела одиночество…

Я любила долгие разговоры по вечерам и тесные объятья. Переплетенные пальцы и руку на плече во время прогулки по улице. Я любила видеть, что нужна. Я любила, когда меня любят. И вдруг поняла, что все это время меня любил лишь один человек. По-настоящему. До безумия. Отдавая себя полностью.

И душа словно взорвалась изнутри. Любовь, которую я так долго искала, была совсем рядом. А я не замечала.

— Прости, — вернулся в комнату Виктор. — Иногда с ним сложно по-человечески разговаривать, — нахмурился он, говоря об отце.

Я подскочила, подошла к нему, взяла его такое знакомое лицо в ладони и прошептала:

— Забудь. Пожалуйста забудь все, что я только что наговорила.

Виктор замер, ошарашенно на меня гладя.

— Спасибо тебе за все. За то время, что мы были вместе. Что прикрыл меня от отца. Спасибо, Вик, но кажется… — я пыталась сдержать глупую улыбку. — Кажется, я должна быть не здесь.

Уже на пороге, обернулась, вспомнив:

— Да, а что ты хотел сказать?

Он сверкнул белоснежными зубами и, протянув мне ключ от их комнаты в академии, ответил:

— На этот раз, открой сама.

Впервые я по ступенькам бежала. Летела как ветер, совершенно наплевав на то, кто и что обо мне подумает.

Открыв дверь ключом, вошла. Вошла в сотый, наверное, раз, но все ощущалось иначе. Макса не было. Виктор переехал. Внутри казалось непривычно тихо.

Дверь одной из спален распахнулась, впуская в темноту очертания света. Дыхание сбилось, растворившись в воздухе рваным выдохом:

— Тони…

Он замер, удерживаясь рукой за дверной проем.

Захотелось бежать к нему навстречу, броситься в объятья и просить прощения за все сказанные прежде слова. Шептать, что это неправда, и я полная дура, и никто уже не встанет между нами, но жесткий взгляд пригвоздил к месту.

— Его здесь нет, — ответил Антон.

В сердце стало так больно, как не было, наверное, никогда, стыло и до обидного горько. И вдруг я поняла, каково это. Что он чувствовал все эти месяцы.

— Я не к нему приехала.

Все в его виде показывало, почему мне больше не стоит приближаться. Давать даже самый крошечный повод. Я ведь понимала, что обществе, к которому принадлежу, наши отношения невозможны. Но ведь и Антон это знал. С самого начала.

И я ждала.

Чего?

Шага навстречу в качестве знамения. Бессловесного подтверждения: «Да, я знаю, будет трудно, но я с тобой».

«Ну же, Тони», — мысленно прошептала я, испытывая судьбу.

И вдруг он шагнул. Не зная, что за условия я ставила вселенной.

Без раздумья я бросилась ему навстречу, прижавшись губами к губам, тихо прошептала: «Прости-прости-прости!»

Хотелось, чтобы он обнял крепче. Настолько, чтобы дышать стало трудно.

Потому что он здесь. Со мной. Он все еще любит меня.

Я покрывала поцелуями его лицо, глаза, губы. Каждый шрам, от самых крошечных до того, что рассекал половину лица от брови до подбородка.

— Адель, Адель, — не то, улыбаясь, не то пытаясь понять, что случилось, повторял Антон, а потом стер с моей щеки слезу и, аккуратно отстранив, спросил:

— Эй, почему ты плачешь?

Я прошептала:

— Потому что мне так жаль. Так жаль, что я так долго не видела самого главного.

— О чем ты?

— Морис Равель «Печальные птицы». Я играла ее на день рождения назло матери. Самая неподходящая празднику мелодия. И ты принес мне белые тюльпаны, но так их и не подарил.

— Прямо передо мной тебе вручили огромный букет роз. Почти с твой рост.

— Антон, — я уткнулась лицом в его плечо. — Разве ты не знал? Я ненавижу розы.

Он провел рукой по моей спине и скомкано прошептал:

— Но разве все не было ошибкой?

Я обвила руками его шею и поцеловала. Безумно. Страстно. Как ни целовала еще, наверное, никого и никогда. Как будто от этого поцелуя зависела моя жизнь.

— Адель.... Мы ещё... Мы ещё можем попробовать остаться друзьями, — в секундных перерывах между вдохами пытался сказать он. — Пока не поздно. Пока…

Я притянула его за ворот футболки ближе, не дав закончить.

— Молчи!