Решив, что все произошедшее между нами за последние пару дней можно считать объявлением перемирия, я подумала, неплохо приготовить по этому поводу праздничный завтрак. После удивления, что было так явно написано на лице Севера вчера за столом, мне почему-то захотелось еще сильнее его впечатлить. Из вредности.
Подхватив с тумбы вазу с цветами, чтобы освежить воду, я осторожно вышла на лестницу. Снизу доносились голоса.
По обыкновению, серьезный и суровый Север в низко сидящих спортивных штанах и майке стоял босиком у раковины, с собранными волосами и пеной на щеках. Интересно, как много людей видели его вот так — рано утром, когда мог позволить себе небрежность и утренний беспорядок. Его телефон лежал рядом, транслируя по громкой связи Антона.
— Как все прошло?
Чуть отвернувшись, так что теперь мне был виден только его затылок, Виктор провел лезвием по щеке, сполоснул станок, постучав им по раковине, и ответил:
— Отлично. Даже лучше, чем планировал. Дед уже ее обожает. В ней внезапно открылись кавказские корни, так что ее тут практически приняли за свою.
Дед? Я улыбнулась. По-видимому, так он называл Тарона.
Антон рассмеялся. Громко и мелодично.
— Кто не рискует, Тон… — ответил Северов.
— Ты же знаешь, — голос Стража стал тише. — В этом деле серая мораль.
Север усмехнулся.
— О чем ты говоришь, а? Вся наша жизнь — сплошная серая мораль. Взять хотя бы то, что мы делаем в академии. Законно ли это? Нет. Но между тем, каждый чертов преподаватель при встрече первым пожимает мою руку. И молчит. Потому что знает, обратная сторона медали гораздо страшнее. — Он снова сполоснул станок. А я притихла, вслушиваясь. — Это чертова жизнь, Антон. Где приходиться выбирать из двух зол меньшее. И всегда кому-то будет больно.
— Но не Адель.
— Нет, не Адель. По крайней мере, я не позволю.
Умывшись, он вытер лицо полотенцем и подхватил телефон, выключая громкость, но я успела услышать самое главное:
— Ты ходишь по лезвию, Вик. Как и обычно. И хотя я сам готов любой ценой защищать Адель, мое мнение то же — ты зря потащил туда девчонку. С ее способностью находить неприятности вас обоих как пить дать пристрелят.
Мой желудок сделал кульбит. А потом я вздрогнула от громкого звука. Что-то упало, разбившись.
Север резко обернулся и так и замер с телефоном у уха.
Я же застыла напротив, прижимая ко рту руки, из которых только что выпала ваза с цветами.
— Это шутка. Просто дурацкая шутка, — выставляя перед собой раскрытые ладони, произнес он.
— Что? — пискнула я. — Ты значит поэтому возил меня туда вместо Адель? Потому что меня, в случае чего, пристрелить не жалко?
— Это не мои слова, — попытался отмазаться Северов, но какие бы он оправдания не лепил, сейчас мне до умопомрачения хотелось драки. Как же я жалела, что рапира осталась в академии, потому что правая рука уже сжималась в кулак, готовая проткнуть его насквозь. — Давай спокойно поговорим, — все еще пытаясь изображать парламентера, произнес Север. Вот только меня уже было не остановить.
— Да о чем с тобой говорить вообще, мерзкий манипулятор? Ты только и делаешь, что используешь людей ради своей выгоды, — выплюнула я. — Каждый раз. И все добрые дела, что в последний месяц ты так старательно рассыпал вокруг себя, всего лишь фикция.
Я перешагнула через осколки и принялась ходить по гостиной. Внутри все стянулось от едкой боли.
— Ублюдок. Подонок. Гад. Как же я тебя ненавижу.
— Снова выражаешься как гопник из подворотни.
Одной этой фразы хватило, чтобы я сделала вдох, вместе с ним угрожающе приближаясь.
— Это я-то?
— Ты, — вскидывая подбородок, ответил Северов. — Я извиняюсь за слова друга, но это его, не мои слова. Чувствуешь разницу?
— Какой же ты все же, черт тебя дери, а. Вот как? Как, скажи, ты умудряешься так притворяться?
Руки дрожали. От злости, беспомощности и желания разорвать сам воздух, чтобы даже он не висел между нами. Чтобы ничего между нами не оставалось общего.
— Негодяй. Подлец. Поганка!
Север же наблюдал отстраненно сдержанно.
— Еще хоть раз меня так назовешь, клянусь, найду самую тошнотворно-розовую ленту и зашью твой рот.
Да как он смеет вообще говорить со мной! Преодолев расстояние между нами в два шага, я замахнулась, чтобы как и в день знакомства отвесить ему самую звонкую пощечину, но на этот раз не вышло. Север перехватил мою руку, сжимая и опуская вниз, так что и мне пришлось следом нагнуться.
— И больше никакого рукоприкладства. Я ясно выражаюсь?
Я попыталась замахнуться второй рукой, но он и ее поймал на пол пути. Ощутимо сдавливая.
— Пусти! — прорычала я, вырываясь. Попыталась его лягнуть, но не вышло. — Пусти я сказала! И дерись на равных!
Север ухмыльнулся.
— Диана, я возможно не спортсмен-медалист, но уж девчонку метр шестьдесят запросто уложу.
— Ты — жалкий трус!
Он закатил глаза, и опустил руки. Явно зря, потому что в следующую же секунду я накинулась на него, осыпая ударами все места, до которых только могла дотянуться. Колотя по груди, плечам, лицу. Я знала, что поступаю нечестно, потому что он не позволил бы ударить в ответ, но не могла остановиться.