Парадный этаж

— Небольшая прогулка? Час ходьбы почти строевым шагом!

— Соседи не сверяют по тебе часы?

Оба рассмеялись, явно довольные, что видят друг друга. Взявшись под руку, они прошли несколько метров, отделявшие их от дома. Лисбет была стройная, чуть не одного роста с Иоганнесом, и держалась она непринужденно, почти как парень, да и одета была в нелепый мужской наряд: джинсы, полосатая матросская фуфайка. Иоганнес уже и не помнил, когда в последний раз видел ее в платье или в юбке. Скорее всего, когда она еще училась в школе, носила косы и была более пухленькая, чем теперь. Как она с тех пор изменилась! Волосы острижены под Жанну д’Арк… И эта стать породистой кобылки… Но загорелое лицо, усеянное веснушками, сохранило детскую живость; и как всегда — великолепный прямой взгляд, который касается тебя, как суровая ласка или как пощечина. Пожалуй, нельзя было назвать ее красивой. Это было нечто большее. «В ней кроется какое-то безумное очарование», — думал Иоганнес. Он гордился ею, гордился тем, что у всех на виду идет с ней рядом.

— Паулы нет дома? — спросила она, когда они вошли в квартиру.

— Сегодня у нее уроки до пяти часов. Представляешь, как раз утром мы за чаем вспоминали о тебе.

— Выходит, с вами это иногда случается?

— Да, в сущности, чуть ли не каждый день… Сама посуди, ты совершенно забросила нас! Ты же знаешь, как мы оба всегда рады тебя видеть. Мы просто недоумевали, куда же ты запропастилась…

Она неопределенно повела рукой:

— Да шаталась с ребятами повсюду.

Она положила на стол свою кожаную сумку на длинном ремне и рулон, завернутый в белую бумагу, закрученную на концах, чтобы он не развернулся. Вздохнула:

— Подыхаю от усталости! Ты разрешишь? — и растянулась на кушетке, где он отдыхал перед прогулкой.

— Ты, верно, много работала? — спросил Иоганнес не слишком уверенным тоном.

Глядя в потолок, она коротко рассмеялась:

— Работала? В общем, если тебе угодно, да… У тебя найдется сигарета? Мои кончились. Впрочем, я без гроша.

Иоганнес взял с круглого столика лакированную шкатулку, открыл ее, протянул Лисбет:

— Американские справа, слева — немецкие.

Она не глядя взяла сигарету, сунула ее в рот.

— Ой, — воскликнула она вдруг чуть смущенно, — только не думай, что я пришла занять у тебя денег.

— Мне это и в голову не пришло. Что за странная мысль!

— Но ведь я же сказала сейчас, что сижу на мели…

— И все равно я об этом не подумал.

— Все это не впервой. Но я всегда выкручиваюсь. У тебя есть огонек?

Иоганнес поставил шкатулку с сигаретами на ковер около кушетки, потом снова пересек комнату, чтобы взять со столика красивую массивную зажигалку, и вернулся к Лисбет.

— Я заставляю прислуживать себе, словно одалиска, — сказала она с наигранно сокрушенным видом. Потом приподняла правую ногу, выставив носок кожаного ботинка на утолщенной подошве, весьма отдаленно напоминающего женский, — такие ботинки носили солдаты союзнических войск во время войны в Ливии. — Ничего себе одалиска! — заключила она. — Скорее бродяга, вот кто!

Он щелкнул зажигалкой, поднес ее к сигарете.

— Бродяга со страниц «Вога», — любезно дополнил он. — Но вид у тебя и впрямь усталый. И мне кажется, ты похудела.

— На четыре килограмма.

— Но ты хотя бы не ходишь голодной?

Он спросил, живет ли она у родителей. Она ответила — нет, уже много месяцев. Но хотя бы навещает их? Да, изредка.

— Милая Лисбет, я вовсе не собираюсь читать тебе нотацию, но подумай сама, заслужили ли они такое пренебрежение. Ведь они были добры к тебе. Они выполнили свои обязанности…

Она пожала плечами.

— Если бы я вышла замуж, я виделась бы с ними еще реже. Стало быть…

Иоганнес придвинул к кушетке кресло; когда он уже собрался сесть, она протянула к нему руку с сигаретой:

— О, пока ты еще не сел, не будешь ли столь любезен… Дай мне пепельницу.

Он с улыбкой покорился. Лисбет рассмеялась:

— Эта проклятая племянница не часто навещает вас, но уж коли появится, то сразу садится вам на голову!..

С другого конца комнаты Иоганнес принес большую хрустальную пепельницу в форме раковины.

— У нас не так много пепельниц, — сказал он, — ведь ни я, ни Паула не курим… Ладно. Теперь-то я могу сесть? — спросил он ворчливым тоном. — Или мадам угодно еще что-нибудь?

— Извини меня, дружок, но, честное слово, у меня нет сил двинуться. А здесь, на этой кушетке, так хорошо…

Ее непосредственность, ее непринужденность, свободная манера разговаривать и держаться были заразительны. С ней чувствуешь себя полностью раскованным, доверчивым, готовым болтать невесть что или просто без тени смущения молчать. Она всегда была такая — милая, с легким характером. Иоганнес не раз думал, что она, в общем, должна быть счастлива, а если выйдет замуж, сумеет сделать счастливым и мужа.

— А правда, у тебя хорошо, — продолжала она. — Прибежище…

— Только от тебя зависит пользоваться им, если тебе здесь по душе. Двери нашего дома открыты для тебя. Можешь приходить, когда тебе угодно, ты никогда нам не помешаешь.

— Я знаю. Вы оба очень славные.