Парадиз–сити

— Это дерьмо не для меня, — сказал он как–то утром Дженнифер, когда они пили утренний кофе. — Не думай, что я готов превратиться в сутулого седовласого неудачника, охраняющего чужие бабки и жалеющего о том, что не получил пулю в голову во время службы в полиции. Не бывать такому!

— Сейчас все по–другому, — возразила Дженнифер. — Тебе никто не предлагает торчать в фойе и объяснять посетителям, как пройти в кассу. Эти охранные фирмы сплошь и рядом используют высокие технологии и имеют филиалы по всему миру. Имея в своем распоряжении такую технику, ты сможешь сделать много хорошего.

— Охрана, она и есть охрана, а значит, дерьмо собачье, — отмахнулся от доводов дочери Сэл. — Я мечтал о том, чтобы избавиться от формы, когда был копом, и не собираюсь влезать в нее снова теперь, когда я уже старик.

— К такой работе прилагается дорогой костюм и солидный счет в банке, — сказала Дженнифер, пытаясь преодолеть разочарование, которое она всегда испытывала, разговаривая с отцом. — Зарплаты и пенсии хватит тебе на то, чтобы купить дом и машину получше. Не отмахивайся от этого, как ты отмахиваешься от всего остального.

— Меня вполне устраивают мой нынешний дом и машина, — пробурчал отец, — так что давай лучше закроем эту тему насчет охранного бизнеса. В отношении меня она бесперспективна.

— Я уже жалею, что подняла ее, — проговорила Дженнифер, а каждое ее слово сочилось сарказмом. — Действительно, ты ведь можешь сделать столько полезного, просиживая в последние годы своей жизни штаны в «Трех тузах», утихомиривая крикунов и следя за тем, чтобы никто не смылся из бара, не поставив парням по кружечке!

— Послушай меня, девочка, — заговорил Сэл. Его челюсти сжались, а в тяжелом взгляде вспыхнула угроза. Дженнифер, увидев это, представила себе, сколько отпетых головорезов, не боящихся ни бога, ни черта, тушевались и пасовали под этим взглядом. — За двадцать шесть лет службы я не пропустил ни одного рабочего дня. Даже когда мне случалось схлопотать пулю, я все равно писал отчеты — прямо на больничной койке. Я заслужил право проводить свое свободное время так, как мне нравится. А с твоей стороны я хотел бы видеть поменьше дерзости и побольше уважения. В конце концов, я тебя вырастил.

— Меня вырастила мама, — ответила Дженнифер, поднимаясь со стула и с вызовом глядя на отца.

Они находились на кухне двухэтажного, крытого дранкой дома в колониальном стиле. Пол кухни был выложен той же вытершейся черно–белой плиткой, что и в тот день, когда однажды утром Джен обнаружила тело матери, распростертое на раковине, в которую била струя холодной воды. Из живота матери торчал кухонный нож, а кровь стекала по дверцам шкафчика прямо на ее голубые домашние шлепанцы, окрашивая их в багровый цвет.

— Мама делала все, что нужно было делать: готовила, убирала и всегда оказывалась рядом, когда я в ней нуждалась. Но в основном она тратила свою жизнь, дожидаясь твоего возвращения домой. Пьяный или трезвый — для нее это не имело значения, главное — чтобы ты вернулся живым.

— У каждого из нас была своя работа, и каждый из нас делал ее, — едва шевеля губами, проговорил отец. — Мы старались выполнять свои обязанности как можно лучше, в противном случае ты не стояла бы сейчас здесь, а на стене твоей комнаты наверху не висел бы диплом с отличием.

— Ты со своими напарниками занимался лишь тем, что выполнял план по арестам, — парировала Дженнифер, — а образование я получила благодаря маминой работе и бабушкиным деньгам. Тебе я ничем не обязана.

Сэл встал и подошел к деревянным шкафам, висевшим на стене рядом с небольшим холодильником. Открыв дверцу, он достал ополовиненную бутылку «Девара» и старую баночку из–под конфитюра, которую использовал в качестве стакана с тех пор, как Дженнифер была еще студенткой. Плеснув в нее на три пальца виски, он выпил его одним глотком.

— Чем–то, наверное, все же обязана, — сказал он, стоя спиной к дочери. — Ты захотела пойти по моим стопам и поступила на службу в полицейское управление. И мне необязательно видеть тебя в форме, чтобы с уверенностью сказать: ничего у тебя из этого не выйдет. По крайней мере, не в этой жизни и не на этой планете.

— Я пошла в полицию не благодаря, а вопреки тебе, — отрезала Дженнифер. — Газеты изображают тебя живой легендой, ветераны отзываются о тебе как об апостоле во плоти. Но далеко не все считают, что ты способен ходить по воде. Кое–кто даже полагает, что по справедливости тебе полагается симпатичная оранжевая роба и долгий тюремный срок.

— Абсолютно любой коп хорош настолько, настолько хороша добываемая им информация, — сказал Сэл, поворачиваясь лицом к дочери. — От этого зависит и то, повесят ли тебе на грудь медаль или всадят в спину пулю. А из того, что ты мне сейчас сказала, я могу сделать только один вывод: в покойнике, плывущем по реке лицом вниз, и то больше оптимизма, чем в тебе.