Папина содержанка

Я отхожу от двери соседнего номера ещё подальше. А потом вдруг, сам от себя не ожидая, резко разворачиваюсь и швыряю стакан об дверь. Он ударяется и разлетается с шумом на сотни мелких осколков. Я замираю. Надо бы сейчас же скрыться в своем номере и носа оттуда не показывать, но нет. Не могу. Хочу увидеть рожу мажорки, которая сейчас высунется и сразу всё поймет по моему выражению. Ничего ей говорить не стану. Пусть по глазам читает, насколько глубоко я её презираю.

Вот он, миг расплаты. Дверь осторожно открывается, и оттуда… высовывается раскрасневшаяся физиономия толстого японца. Он смотрит удивленно и одновременно испуганно на меня, на осколки, оглядывает коридор.

– Nani ga oki teru? – спрашивает вкрадчивым негромким голосом.

– I don't understand Japanese, – отвечаю ему также почему-то тихо. Это то немногое, что я помню из курса школьного английского и немного из университетского.

– What's going on here? – спрашивает японец с сильным акцентом, переходя на чужой язык.

Я хлопаю глазами. Так мажорка, она что же… с этим типом трахалась?! Так этот жирный индюк изображал из себя самурая? Ну ничего себе! У меня дар речи и мыслей сразу пропадает. Даже рот раскрылся непроизвольно. Стою и пялюсь. Но происходит это недолго. Из-за японца вылезает ещё одна голова, женская, растрепанная. Тоже японской внешности. Она о чем-то спрашивает мужчину, глядя снизу вверх. Тот тихо отвечает на своём языке.

Мажорка… устроила групповуху с японской парой. Господи, куда катится этот мир?!

– You did it? – спрашивает японец, кивая на осколки стакана.

– No, – тут же отвечаю вру я, глазом не моргнув.

Парочка опять о чем-то перешептывается.

– Максим! Эй, Максим! Хорош прятаться за японскими спинами! Выходи! – кричу я громко, чтобы та услышала наконец и показалась.

– Maxim? Who is Maxim? – cпрашивает японец. Удивленно переглядывается с женщиной.

– Хорош придуриваться, – говорю ему по-русски. Не знаешь по-нашему? Да и хрен с тобой! Мажорка зато знает. Ну, чего спряталась? Боишься, да? – кричу ещё громче.

Японцы опять перешептываются, перебирая ногами. Видимо, хотят поскорее закрыть дверь – они оба закутаны в простыню, под которой, кажется, кимоно не наблюдается.

– Ма-а-а-кси-и-им! – ору я истошно. Наплевать, что двери в коридоре начинают открываться, и оттуда выглядывают сонные испуганные постояльцы.

– Чего разорался? – вдруг слышится голос мажорки. Только не из-за японских спин, а из двери слева от моего номера.

Я замираю с распахнутым ртом, перевожу взгляд справа налево. Зараза! Я что же это… Перепутал номера? Мне надо было пойти налево, а попёрся направо…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Чего шумишь-то, псих несчастный? – строго спрашивает Максим. – Ты посуду разбил?

Я бледнею, чувствую это всем телом, потом краснею и рвусь к себе в номер. Захлопываю дверь, закрываю её на ключ. Потом запираюсь в ванной. Скидываю одежду, сажусь в душевую кабину, притворяю дверцы, включаю горячую воду и, обхватив руками голову, зажимаю уши. Меня нет. Я умчался на другую планету.

Господи! Если ты есть, сделай так, чтобы я прямо сейчас провалился куда-нибудь на двадцать этажей под землю! Стыдно-то как!!! Я сижу, не слыша и не видя ничего вокруг, только ощущая, как вода хлещет по телу. И всё, что мне теперь остается, это придумывать себе самые неприятные эпитеты, из которых полудурок – самый безобидный.

Глава 25

Раннее утро. Я сплю в кровати, накрывшись одеялом с головой и скукожившись до состояния эмбриона.

– Отелло! Слышь, Отелло! Это твоя Дездемона! – я слышу, как хихикает мажорка за дверью. Не пущу. И выходить не буду. После конфуза, что приключился со мной минувшей ночью, мне вообще стыдно кому-либо на глаза показываться. И Максим – в первую очередь. Это же надо мне было так вляпаться в жир ногами! Мажорка теперь меня живьем съест, заприкалывает до полусмерти. Что, собственно, и началось уже.

– Динь-дон, я ваша ма-а-ма, я ваша ма-а-ма, вот мой дом, – напевает она теперь голосом Козы из фильма «Мама». Намекает мне, что я козлёнок несмышлёный. Да сама ты коза! Поднимаюсь с постели и, в чем был, то есть в «боксерах», иду открывать дверь. Настрой у меня самый решительный. Ну, сейчас всё ей скажу! Ну, то есть… Что-нибудь скажу, и точка!

На пороге стоит Максим. Увидев меня в неглиже, она усмехнулся и, проведя взглядом снизу вверх и обратно, говорит похабным голосом опытной проститутки:

– Ну что ты, Сашок, в самом деле. Я ещё не готова…

– Максим! – рявкнул я. – Хватит придуриваться. Говори, чего пришла!

– Через полчаса мы уезжаем в аэропорт. Так что натягивай портки, собирай манатки и спускайся вниз, Отелло погорелого театра, – отвечает мажорка и, не дожидаясь моей реакции, удаляется по коридору, напевая:

«Сердце красавиц

Склонно к измене

И к перемене,

Как ветер мая».

При этом она вихляет задом и бедрами, как распутная женщина, шагающая по тротуару в ожидании клиента.