Папийон

— А чего тут бояться? Я подпишу бумагу, где будет сказано, что вы возвращаете мне тридцать шесть монет. Соглашайся. Если все пройдет нормально, устрою тебе еще одну выгодную сделку.

— Какую?

— Увидишь. Не хуже этой. И вот тогда мы уже сыграем фифти-фифти.

— Нет, ну правда, какую?

— Ладно, ближе к делу. Расскажу завтра в пять, когда мои деньги будут у консула.

На следующий день с самого утра все завертелось. В девять за мной прислали. В кабинете начальника уже ждал какой-то господин лет под шестьдесят, в легком светло-сером костюме и сером же галстуке. Галстук был заколот булавкой, в которой переливалась огромная серебристо-голубая жемчужина. Сразу видно, что этот худенький, сухопарый господин обладает отменным вкусом.

— Доброе утро, месье.

— Вы говорите по-французски?

— Да, месье. Я из Ливана. Мне сказали, у вас имеются золотые монеты по сто песо каждая. Это меня интересует. По пятьсот за штуку пойдет?

— Нет. Шестьсот пятьдесят.

— Вас, видно, дезинформировали, месье. Потолочная цена — пятьсот пятьдесят.

— Слушайте, слишком много разговоров! Давайте по шестьсот.

— Нет, пятьсот пятьдесят.

Короче, мы сошлись на пятистах восьмидесяти. Сделка состоялась.

— Так. Ну и на чем вы там сговорились?

— Сделка сделана, начальник. По пятьсот восемьдесят за штуку. Деньги будут после обеда.

Делец ушел. Начальник встал и обратился ко мне:

— Что ж, замечательно. И сколько мне светит?

— По двести пятьдесят за каждую. Вы же хотели сотню. А я даю в два с половиной раза больше.

Он улыбнулся и спросил:

— Ну а вторая сделка?..

— Прежде устройте так, чтобы к обеду здесь был консул. Когда он получит деньги и уйдет, я расскажу о второй сделке.

— Так, значит, это не вранье?

— Конечно, нет. Даю слово.

— Ладно, поверим.

В два ливанец и консул были в тюрьме. Делец передал мне двадцать тысяч восемьсот восемьдесят песо. Я отдал двенадцать тысяч шестьсот консулу и восемь тысяч двести восемьдесят — начальнику. Затем подписал документ, где говорилось, что начальник вернул мне все мои золотые монеты. Оставшись с ним наедине, я рассказал о матери-настоятельнице.

— И сколько там было жемчужин?

— Штук пятьсот — шестьсот.

— Ну и бандитка же эта мать-настоятельница! Она должна была или вернуть их тебе, или передать в полицию. Придется на нее донести.

— Нет уж. Ступайте лучше к ней и передайте письмо. На французском. Но перед тем как передать, попросите, чтоб пришла монахиня-ирландка.

— Понял. Только ирландка может прочитать письмо и перевести ей. Прекрасно. Я еду.

— Подождите! Надо еще написать письмо.

— Ах, ну да! Хосе! — крикнул он в полуоткрытую дверь. — Приготовь машину с двумя охранниками.

Я сел за стол и на тюремном бланке написал:

«Госпожа настоятельница, а также милая монахиня ирландка, которая возьмет на себя любезность перевести вам это письмо!

Когда Господь привел меня в ваш дом, где я рассчитывал получить убежище, оказываемое в традициях христианства каждому гонимому, я вручил вам мешочек жемчужин, принадлежащих мне. Это был жест, могущий убедить вас, что я не способен воровать под крышей дома, являющегося приютом Господним. Некое низкое и подлое существо решилось донести на меня в полицию, которая не замедлила явиться и арестовать меня под крышей вашего дома. Я убежден, что эта низкая душонка не может принадлежать ни одному из обитателей вашего монастыря. Не могу сказать вам, что прощаю это подлое создание, мужчину или женщину, это было бы ложью. Напротив, верю, что Бог или один из его святых безжалостно накажет его за столь отвратительный поступок. Умоляю вас, госпожа настоятельница, передать мой жемчуг начальнику тюрьмы Цезарию, уверен, он с той же честностью передаст его мне. Данное письмо тому порукой. Ваш» и т. д.

Монастырь находился в восьми километрах от Санта-Марты, поэтому уже через полтора часа начальник вернулся и тут же послал за мной.

— Ну, вот и мы! Прошу, пересчитайте!