Папа Жора

Неожиданно один мотоцикл меняет направление и, нарушив единую линию, устремляется за нами. Все — дальше бежать нет смысла. Папа Жора останавливается.

Мчится мотоцикл, взметая за собой снежные вихри. Тормозит возле нас. Милиционер в тулупе сжимает руль, подгазовывая. Уши его шапки опущены и завязаны под подбородком:

— Ты куды, сука, бежишь?! Или хочешь, щоб тебя персонально отвезли в отделение? То я сейчас устрою!     

Папа Жора молчит. Плащ его распахнут, грудь под ватником — ходуном. Я, перепуганный, невольно останавливаю взгляд на его лице — сквозь маску старости просвечивает лицо отчаянного крепкого мужчины, полного сил и жизни. Еще меня поразил его взгляд: не злой, а какой-то необычайно строгий...   

Не знаю, почему тот мент из Рыбнадзора, выматерившись, развернул свой мотоцикл и уехал. Смешно предположить, что он испугался пешни в руках папы Жоры. Быть может, у милиционера вызвали жалость эти два беглеца-нарушителя — старик и подросток? Или смутно почувствовал в том старике некое величие?.. 

ххх

На девятый день после его смерти меня к себе пригласила тетя Сима. Налила в рюмки водку, подала на стол закуску. Перед тем как выпить сказала про воздушные мытарства души папы Жоры, которая теперь отошла от земли. 

— А знаешь, Сережка, ведь наш Георгий был сыном генерала царской армии! Да, генерала артиллерии Андрея Пригоровского. В революцию красные его расстреляли. К счастью, их кухарка забрала к себе пятилетнего Жоржа и усыновила его. Я ту кухарку еще застала в живых. А после войны и лагеря Жора ходил на Подол, где его стриг парикмахер — их бывший конюх. Но Жорж никому не говорил о своем происхождении.   

— Надо же. Значит, он — потомственный дворянин, — удивился я.

— Представь себе, что его крестным отцом был последний губернатор Киевской губернии. Ну-ка погодь.

Поднявшись, тетя Сима ушла в комнату и вскоре вернулась с небольшой сумочкой. Достала оттуда затертую открытку из плотной бумаги, с едва видимым блеклым крестом вверху.

Бережно раскрыв открытку, немного отдалила ее от себя, затем прищурилась, стараясь найти желаемую строку:

— Свидетельство о крещении... Таинство совершил... Ага, вот. Крестные родители: Федор Федорович Трепов, генерал-губернатор Киева, — она развернула документ лицом ко мне. — Да, жизнь у моего Жоржа получилась горькой, как полынь...

Я смотрел на эту истертую временем бумагу, и передо мною возникали гранитные плиты на заброшенных монастырских кладбищах, где были похоронены царские военачальники, известные украинские и русские ученые, дворяне. Надписи на тех плитах потемнели и стерлись, и все вокруг них поросло травой и бурьяном.

С друзьями мы тогда часто лазали по тем заброшенным кладбищам, искали там, сами не знали чего...       

А папа Жора лежит на Байковом кладбище. На линзе, прикрепленной к гранитной плите, его фотография — в полупрофиль, где папе Жоре лет пятьдесят: умное, благородное и удивительно красивое лицо — сын генерала царской армии!  

На той же плите заблаговременно приклеена и другая линза — с фотографией тети Симы. У нее фамилия мужа. Она моложе его на восемь лет. А сколько ей Бог отмерил прожить?..

И шумит над той плитой береза. На киевских кладбищах вообще очень много берез.